Секрет за секрет - Елена Хантинг

Куини все чаще ночевала у меня, всякий раз оставляя что-то из вещей, – практически каждую ночь, если я не был на выездных.

Она повернулась ко мне. Ее лицо было нежным, а взгляд мягким.

– Когда ты успел?

– Сегодня, – я сцепил наши мизинцы. – Это еще не все, пойдем.

– Не все?!

Ладони у меня вспотели, пока я вел Куини по коридору. Перед отъездом я нанял декоратора переделать одну из комнат на первом этаже в надежде, что это станет непреодолимым искушением.

Я поцеловал Куини в висок.

– Закрой глаза.

– Что ты затеял?

– Увидишь. Только не открывай, пока не скажу.

– А если подсмотрю?

– Испортишь мой сюрприз. – Я открыл дверь и провел Куини в центр комнаты. Остановившись перед ней, я залюбовался ее изумительным лицом и нижней губкой, зажатой между зубов, и легонько провел пальцем по щеке. – О’кей, можно смотреть.

Веки Куини затрепетали. Я отступил в сторону:

– Что скажешь?

У нее отвисла челюсть. Куини с размаху зажала рот обеими руками.

– Господи, Кинг, это невероятно! – она медленно поворачивалась, разглядывая переделанный домашний спортзал. Прекрасное естественное освещение – высокие окна выходят во внутренний двор с садом. Одна стена, выкрашенная особой темно-серой краской, превратилась в грифельную доску. На других были прикреплены огромные блокноты-стикеры, листы которых можно менять, когда захочется. А на дальней стене висели самые нежные акварели Куини, навевавшие ассоциации с детскими сказками. Появились здесь и письменный стол, и чертежная доска, и взрослый и детский мольберты, и даже пара удобных кресел.

– Вот. Очень многофункциональное помещение. Тебе будет удобно здесь заниматься. Я рассудил, тебе не помешает студия, если захочешь приводить сюда Лаванду.

Куини положила ладони мне на грудь.

– Это потрясающе. Я даже как-то не найду слов…

Я нервно гладил ее руки до плеч и обратно.

– Мы с тобой планировали, что ты переедешь ко мне в конце семестра, но мой дом ближе к университету, и ты, как правило, остаешься здесь на ночь, когда я в Сиэтле, так вот, мне бы очень хотелось, чтобы ты поселилась тут насовсем.

– То есть ты просишь меня переехать к тебе сейчас?

– Ты уже почти здесь хозяйка, теперь у тебя есть своя арт-студия, так что переезд вполне логичен.

Господи, я едва сдерживал волнение.

– Я – та еще неряха…

– Я не против.

– Еще как против!

– Я с этим справлюсь. Я не против находить твои лифчики на спинке дивана, лишь бы ты ходила по дому с торчащими сосками. Я хочу знать, что ты спишь в моей постели, нашей постели, даже когда я в отъезде.

– Сплю обнаженной в нашей постели, не забудь эту важную деталь.

– Разумеется. Я и не думал как-то иначе, – я откинул прядь волос с ее лица. – Так ты согласна?

– Согласна. Привнесу-ка я своего хаосу в твою безмятежность!

Я легонько поцеловал ее в губы.

– Больше всего на свете я хочу оказаться в глазу твоей бури[5].

Куини (шесть лет спустя)

Без четверти четыре в дверь позвонили. Я опустила кисть в банку с водой и поспешила по коридору открывать. Спешить было сложновато – спереди у меня словно выпирает маленький шар для боулинга, и походка в последние дни стала совсем как у утки.

Кингстон сделал меня беременной второй раз за два года. Скаут, наш сынишка, сейчас спит – у него тихий час, но я знаю, что вскоре он проснется и захочет играть. К счастью, у меня на пороге стоит неисчерпаемый запас развлечений.

Я распахнула дверь, с улыбкой предвкушая сегодняшнюю сессию.

– Ну, как первый день в школе?

Длинные огненно-рыжие волосы Лаванды стянуты в небрежный хвост, выбившиеся пряди обрамляют лицо. В одежде у нее царит эклектика – девочка шьет себе сама из старых вещей, которые она распарывает и заново соединяет детали с большой оригинальностью. Из Лаванды выйдет очень талантливая швея.

Однако сейчас моя подруга походила скорее на угрюмого подростка, чем на беспечную десятилетнюю девчушку.

– Мальчишки – дураки.

– Ого! Что-то случилось?

– Да неважно, – она нагнулась и погладила мой круглый живот: – Эй, там, привет! Надеюсь, если ты мальчик, ты не станешь таким, как дураки из нашей школы.

– Тебя покормить или сразу пойдем рисовать? – спросила я.

– Я бы предпочла порисовать, если можно.

– Конечно, можно.

Когда руки Лаванды заняты творчеством, она очень разговорчива. Все ее мысли и эмоции направлены на то, что она создает. Она бы с удовольствием шила все наши сессии напролет, но под стрекот швейной машинки трудно разговаривать, поэтому, приходя ко мне, Лаванда обычно рисует красками или пастелью.

За шесть пролетевших лет я окончила университет и получила магистерский диплом, а сразу после этого, летом, мы с Кингстоном поженились.

Он был мой, а я – его, и он захотел, чтобы это стало официальным. Кинг мечтал увидеть, как я в роскошном платье пойду к алтарю и мы обменяемся клятвами в присутствии друзей и его чокнутой семейки без тормозов. Так мы и сделали, а потом уехали в свадебное путешествие на месяц.

Сейчас мы вот-вот станем родителями двоих детей, а у меня собственная студия арт-терапии. Лаванде уже не нужны еженедельные сессии, но за несколько лет мы с ней привыкли регулярно общаться.

Не прикоснувшись к кисточке, Лаванда подошла к большому листу бумаги на стене и достала краски для рисования пальцами. Это сразу сказало мне все о том, как у нее прошел день. Нужда в пальчиковых красках появляется у нас очень редко.

Я не стала расспрашивать Лаванду, решив дождаться, когда она оттает и успокоится.

– Мы с Ривером в разных классах.

А, вот в чем дело…

– И что ты в связи с этим чувствуешь?

Лаванда водила пальцами поперек страницы. Тонкие желтые линии сходились и закручивались. Вскоре на рисунке появился красный цвет.

– Вину.

– Отчего же вдруг вину?

– Потому что это и облегчение, и разочарование. – Девочка провела красными пальцами по желтым разводам, а затем обвела широким кругом. На рисунке возникал словно бы солнечный свет и яростный ветер, треплющий языки пламени.

– Нет ничего плохого в том, чтобы желать личного пространства и возможности побыть собой.