Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя - Олег Аксеничев

За городскими воротами к опричному отряду присоединился господин Розенкранц, пропахший дымом, немного испачканный сажей, немного взволнованный. Но вполне живой.

— Как вам там, в Москве? — спросил Розенкранца кто-то из опричников.

— Почти как в аду, — ответил Розенкранц.

лова, сказанные Молчаном отцу Джордано, странному монаху и человеку сэра Уолсингема. Нашёптанные в уши левантийского купца Юсуфа. Переданные купцом сиятельному капудан-паше, одному из адмиралов турецкого флота. А уж тот переслал депешу самому великому визирю, и тот, кланяясь и подметая крашенной хной бородой и без того чистый персидский ковёр, нижайше и с придыханием доложил обо всём самому Селиму Второму, султану Великой Порты.

Стальной ум московита и змеиный язык итальянца привели в движение десятки тысяч людей. В движение навстречу гибели, просчитанной и оправданной чьими-то интересами.

Отец Джордано сильно нуждался в деньгах, но никому не смел о том рассказать; уж больно странными были интересы тихого доминиканца. Необходимые деньги в обмен на неведомые жизни... Согласитесь, милые сеньоры, выгодный намечался обмен, не хуже, чем в банках Медичи или Фуггеров!

Андрей же Молчан не забывал слова нюрнбергского купца, отца (ох, грехи наши тяжкие!) прекрасной Маргиты. Любой ценой отвлечь османское войско от Крыма; не дать янычарам прийти на помощь хану Девлет-Гирею. Русь — превыше всего!

Падший ангел Аваддон с усмешкой следил за переменами мыслей людишек. Какая разница, где свершиться битве?! Главное — это грех, а кто и кого убьёт... Так убьёт же... С подлостью, жестокостью, обманом, коварством. Это главное, милостивые государи, это, и ничто иное!

Дон Хуан Австрийский, сводный брат испанского короля Филиппа, хотел сражения. Нестерпимо было даже думать, что зелёное знамя с полумесяцем закроет солнце над Средиземноморьем.

Тяжёлую руку молодого командующего испанским королевским флотом несколько лет назад почувствовали на себе берберские пираты. Тогда высоким пламенем горели корабли — чистым, бездымным, если на них не было экипажа, но, чаще — чадящим, смрадным, пожиравшим не только дерево, но и окровавленные бурдюки человеческих тел в изорванных шароварах.

Так будет и в этом году.

И не с пиратами, а с султанским флотом. Двадцатишестилетний дон Хуан со всем пылом молодости поклялся на Библии, что приведёт после сражения в испанский порт на буксире флагман капудан-паши.

— Осень, Мигель, уже осень!

Аваддон вслушался в слова молодого испанского кабальеро, уже раздавшегося на боках и в животе, но умудрившегося сохранить порывистость движений. Такая вот мечта фехтовальщика, для которого жир на теле — не обуза, но защита от касательных ударов.

— Скоро тяжёлые галеры должны вернуться обратно, в порты. Море волнуется, и это может отсрочить битву хотя бы на полгода, до весны. Полгода, когда не надо будет страшиться за сохранность жизни, Мигель!

Мигель Сааведра, тоже ещё молодой, невысокий, подставил непокрытую шляпой голову под прохладный морской воздух.

Галера «Маркеса», на которой происходил разговор, покачивалась на волнах бухты Гоменице среди прочих кораблей Священной лиги, созданной для борьбы с османским флотом. Ждали отправленных в разведывательное плавание. Ждали приказа — вернуться ли, не стяжав славу, но оставшись в живых, или... Или стать героями, вопрос только, живыми или мёртвыми.

— Если так страшно, что ж ты не остался на берегу, Херонимо?

Голос Сааведры был тих и хрипл. Некстати подхваченная лихорадка едва не приковала дона Мигеля к постели. Но упрямый испанский идальго, не забывший, что такое рыцарская честь и присяга, появился вчера на палубе своей галеры, сопровождаемый одобрительными кивками и улыбками членов абордажной команды. Командир с ними, пусть и нездорово-бледный, пусть поминутно обтирающий потное лицо давно пожелтевшим, а когда-то белоснежным батистовым платком.

Побеждает не тот, кто сильнее, но тот, у кого больше мужества.

Арагонец Херонимо де Пасамонте был иного мнения.

Ему очень хотелось жить. А этому мог помешать дон Хуан Австрийский, на днях выслушавший от разведчиков страшную историю падения Фамагусты и казни Брагадина.

— Не будет мести, — сказал тогда молодой флотоводец, обведя голубыми — в немку-мать — глазами своих адмиралов и капитанов. — Будет возмездие, а это по-христиански. Я не отступлюсь, и да пребудет с нами Святая Дева!

Есть случаи, когда нельзя подставить под удар вторую щёку; надо бить и бить, вышибая у подлеца последние зубы, круша рёбра, чтобы никогда больше он не осмелился ни на кого поднять руку.

— Идальго должен исполнять приказанное, — сказал дон Херонимо. — Но никто не может запретить ему высказать своё мнение, пусть и не совпадающее с мыслями капитан-генерала.

Сааведра смог только покачать головой. Лихорадка не отступала, и испанец скрестил руки на груди, просунув ладони под мышки в попытке согреться и уменьшить дрожь тела.

Солнце падало к закату, осторожно пробуя, насколько остры окружающие бухту скалы и можно ли не порезаться при падении.

Краснело солнце. Алели волны Средиземного моря. Багровели паруса кораблей разведки, входящих в бухту. Розовели ленты на эфесе шпаги офицера, спешащего на шлюпке к «Реалу», флагману эскадры, со знаменем Святой Девы Гваделупской, покачивающимся на корме.

Слишком много красного, слишком много!

Разведка завершилась полным успехом. Удалось не просто найти турецкий флот, но и выведать его численность. У дона Хуана больше не могло быть сомнений. Бой и только бой!

Чуть больше сотни турецких галер. Экипажи — сплошь из лучников, лишённых доспехов. И это против двух сотен кораблей Священной лиги, забитых аркебузирами, закованными в прочные стальные кирасы. Галерная эскадра христиан усилена шестью галеасами, способными утопить или искалечить за один залп несколько вражеских кораблей.

Дон Хуан довольно улыбнулся в искусно подстриженные усики. Бог на нашей стороне!

Неподалёку, у входа в Коринфский залив, почти то же подумал капудан-паша Али, не менее молодой и горячий, чем его испанский противник.

Пользуясь помощью местных рыбаков и торговцев, турецкие разведчики на небольших парусных лодках незаметно сопровождали испанские, венецианские и папские корабли, спешившие в бухту Гоменице. Теперь командующий султанским флотом мог свести их сообщения воедино. О венецианских галерах, старых, рассохшихся, пропускающих воду и медлительных. О потрёпанных при долгих переходах штормами испанских кораблях. О плохо вооружённых папских галерах. О прославленной испанской пехоте, милостями Аллаха оставленной недалёким доном Хуаном на берегу в Неаполе...