Рубины для пяти сестер - Марина Болдова

* * *

Ленька сидел на диване в чужой квартире и оглядывался по сторонам. Около него суетилась пожилая женщина с добрым лицом, предлагая ему то пирожки, то жареную картошку. При этом она то и дело вытирала платком глаза и тихо причитала: «Ох, как же так! Живой и невредимый…» Он ничего не понимал. Почему-то когда та женщина, Даша, взяла его за руку и тихо, но убедительно попросила пойти с ней, он тут же согласился. Тревоги последних дней отступили, и он теперь точно знал, что ничего плохого с ним не случится.

Когда отец сказал ему, что они поедут в Россию, он страшно обрадовался. Он переписывался по Интернету со многими ровесниками из Москвы и очень надеялся, что сможет встретиться с ними. Но, как оказалось, в Москве они не задержатся, отец намеревался лететь дальше, в Самару. Самара, как он знал, тоже была городом не маленьким, но это же не Москва! Он боялся, что ему будет элементарно скучно среди незнакомых людей. Получилось даже хуже, чем он мог себе вообразить. Отец, и до этого не баловавший его вниманием, совсем перестал его замечать, занятый какими-то своими делами. Жили они в тесной квартирке у какой-то старой папиной знакомой. Правда, Вера Андреевна ему понравилась. Она была с ним ласкова и закармливала его блинчиками с разными начинками. А отец вел себя все более странно. Он то возбужденно ходил из угла в угол по комнате, то лежал на диване, уставившись в телевизор с погасшим экраном. На вопросы Леньки, когда же они поедут назад, в Хадеру, с досадой отмахивался. Тетя Вера, поначалу радостная и довольная, стала все чаще внимательно посматривать на своих гостей. А однажды спокойствию Леньки наступил конец. Он увидел, как отец прячет в мешок для мусора незнакомый желтый плащ. Леньке стало страшно. У отца, когда он невидящим взглядом посмотрел сквозь него, был полубезумный вид человека, радующегося завершенному делу. Так выглядел маньяк в фильме про полицейского-убийцу после того, как задушил свою очередную жертву. Ленька тогда мудро рассудил, что они не в Америке и не на Диком Западе, а в мирном русском городе. После их поспешного бегства от тети Веры страхи вернулись к нему с удвоенной силой. А когда они вошли в незнакомую квартиру и он увидел на пианино свою фотографию восьмилетней давности с прикрепленной к ней наискосок черной ленточкой, испугался по-настоящему. Он знал, что такие ленточки бывают на фотографиях умерших людей.

Отец ушел за билетами, а Ленька решил осторожно исследовать территорию, вдруг обнаружится еще что-нибудь интересное. Ему было стыдно, что без разрешения ходит по чужому жилищу, но он оправдывал себя тем, что боится. На звук ключа, поворачиваемого в замке, он вышел в прихожую. Женщина, зайдя в квартиру, назвала его по имени и тут же упала без чувств. Он тогда бестолково заметался по кухне, наливая воду из графина и расплескивая ее по идеально чистой столешнице.

Очнувшись, она задала ему несколько вопросов и тут же принялась звонить по мобильному телефону. А потом они спустились к соседям и теперь вот сидят и чего-то ждут.

Звонок в дверь вывел его из оцепенения. За старушкой в комнату вошел высокий мужчина с квадратными плечами. Даша подошла и уткнулась лицом ему в грудь. Он погладил ее по вздрагивающей спине и посмотрел на Леньку. Ленька вежливо поздоровался.

– Леонид Иванович Борин, – представился мужчина.

– Леонид Фейерман, – протянул ему руку Ленька.

Дарья смотрела на них и все никак не могла перестать плакать. Леньке было ее жалко, но он не знал, может ли подойти к ней и сказать несколько успокаивающих слов. Он по-прежнему ничего не понимал.

Втроем они вернулись обратно в Дашину квартиру.

– Даша, мне нужно идти. Вернусь часа через два. – Борин легонько прикоснулся губами к ее щеке.

– Конечно, Леня. Пойдем провожу.

Борин кивнул Леньке и вышел. Через минуту хлопнула входная дверь. Даша вернулась.

– Есть хочешь, Ленечка?

– Нет, спасибо. Меня накормила ваша соседка.

– Хорошо. Тогда давай знакомиться ближе. Называй меня пока Дашей, хорошо?

– Как хотите.

Даша на миг замолчала. Она никак не могла придумать, с чего начать разговор с сыном. Как объяснить мальчику, что его жизнь теперь должна измениться очень круто.

– Даша, а где отец? – Леня первым нарушил паузу.

– Он задержан милицией, Леня.

Ленька согласно кивнул. Даша удивилась. Мальчик как будто был готов к такому ответу.

– А вы мне кто?

Даша бессильно опустилась на стул. Вот он – самый трудный вопрос.

– Я твоя мама, Леня, твоя родная мама.

Ленька в изумлении посмотрел на Дашу и неожиданно расплакался. Даша растерялась и пересела к нему на кухонный диванчик.

– Не плачь, Ленечка, мой маленький. Теперь мы будем вместе, всегда, ты согласен? Это ничего, что ты меня совсем не помнишь, мы будем учиться любить друг друга заново. Ты мне расскажешь, как учишься и какие у тебя друзья. Какое твое любимое кушанье?

– Жареная картошка и блинчики с начинкой, – сквозь слезы, но с улыбкой ответил Ленька.

– И я люблю блинчики. Буду жарить тебе их хоть каждый день.

– Не надо каждый, а то быстро надоест.

– Хорошо, тогда день – жареная картошка, день – блинчики…

Слезы уже высохли, с худенького личика Леньки не сходило выражение облегчения и расслабленности. Голова его склонилась Даше на плечо, и он заснул, неловко уткнувшись ей в плечо кудрявой головой. Даша осторожно уложила его на узкий диванчик, подложила под голову подушку и накрыла пледом. «Что же ты сотворил со своим сыном и со мной, Шерман?! Как носит земля таких, как ты и твоя мамаша? Ляля говорит, что не все платят за совершенное зло в этой жизни, но ты, клянусь, сполна ответишь за все. И скоро, очень скоро! А твоя мать, эта злобная старуха, я уверена, варится на том свете в адском котле!» – подумала она, гладя по голове заснувшего сына.

Лесинки. Семья

Наконец-то закончились проливные дожди, и трава, еще вчера мокрая, стала похожа на тонкий шелк. Цветы, отмытые небесной влагой, сияли всеми красками лета. Галина стояла около кухонного оконца, выходящего на палисадник, заботливо ухоженный мамиными руками. Дети уехали на велосипедах в деревню, чтобы купить в местной пекарне ноздрястый хлеб из муки грубого помола. К вечеру ожидались гости, голодные до простой русской еды, свежих овощей с грядки и пирожков с вишней и малиной. Галина напекла их целую гору, замесив тесто по маминому рецепту. Пирожки получились вкусными, но Никита с Маринкой, хотя и съели по нескольку штук, пальцы не облизывали и не причмокивали от удовольствия, как обычно, – видимо, им не хватало рядом бабушки, которая никогда не делала им замечаний за неподобающее поведение: на даче дозволялось все.

Галина обвела глазами кухню. Сияющие белизной занавески, белоснежная скатерть на круглом столе и такой же белый холодильник – Галина, как могла, поддерживала чистоту и свежесть, какие были при маме…