Красный космос - Михаил Савеличев

Общими усилиями, когда никто никому не мешал, не перебивал, давал высказаться до конца, и лишь затем вставлял собственные замечания, и аккуратнейшим почерком Романа Михайловича пункты предстоящих действий ложились на листки блокнота.

– Добро, – заключил Борис Сергеевич, когда Роман Михайлович вслух перечитал написанное. – Возражения? Предложения? Замечания? Отлично, тогда вопрос к вам, товарищ доктор.

– Слушаю.

– Если все пойдет по плану, – Биленкин тихонько трижды сплюнул через левое плечо, – то следующий по остроте вопрос – паразит. Как вы считаете, Роман Михайлович, в условиях нашего корабля его возможно будет… гм… извлечь из Зои?

– Чересчур много неизвестных, Борис Сергеевич.

– Да, я понимаю, но все же?

– Я бы оценил риск подобной операции как запредельно высокий. На Земле – да, это можно сделать.

– Земля, Земля, – задумчиво сказал Полюс Фердинатович.

– Наиболее приемлемый вариант – подвергнуть Зою глубокой заморозке и в таком виде оставить до возвращения домой. Причем, учитывая уровень биологической угрозы, я бы рекомендовал проводить операцию на орбитальной станции. «Гагарин» имеет для этого необходимые условия. Во время вспышки «синего бешенства» именно там мы оборудовали зону санитарного контроля. Все необходимое на станции имеется.

Заг-астронавт Армстронг терпеливо ждал, когда его новый напарник – лунный робот Паганель – займет свое место позади пилотского кресла капсулы. Паганель неожиданно долго устраивался, совсем как человек, которому предстоит провести в неудобном положении много времени и он выискивает наиболее удобную позу. У Армстронга до попадания на борт «Красного космоса» не имелось опыта взаимодействия с роботами. Даже книжки прогрессивного американского писателя, который первым сформулировал какие-то там законы тектотехники и написал про роботов множество рассказов, он при жизни не читал, а в посмертном существовании тем более.

Что касается машин, которые могли общаться с людьми так, как Паганель, Армстронг знал только об одной – Большой Биржевой машине, на вычислительной мощи которой держалось финансовое могущество Америки.

Однако вряд ли с Большой Биржевой машиной можно было поболтать так, как с Паганелем, да и вообще – любым советским роботом.

– Сдюжим? – неожиданно для самого себя спросил робота Армстронг, подобрав полузнакомое словечко из русского, в котором достаточно поднаторел.

– Возложенную на нас миссию выполним, – пророкотал Паганель. – Я ощущаю благоприятный эмоциональный фон от вашего участия в данной операции.

– Я тоже ощущаю благоприятный эмоциональный фон, – сказал Армстронг.

Есть в этом, наверное, какой-то символизм, когда два мертвых тела отправляются на спасение девушки, ведь кому, как не им, проще всего найти путь в царство мертвых?

– «Спасатель», говорит «Красный космос», – раздался голос в наушниках. Биленкин, маленький пилот. – Вы готовы?

– Мы готовы, – сказал Армстронг и сжал рычаги капсулы.

– Удачи, – шлюзовые ворота разошлись, впуская внутрь багровый отсвет Марса.

Легкий толчок катапульты, и вот капсула в открытом космосе – крошечное круглое зернышко, и ему предстоит прорасти в огромную проблему для давно издохших чудовищ, которым неймется, когда возвратится в мир живых. Но ничего, он, заг-астронавт Армстронг, крупный специалист по превращению мертвого в еще более мертвое.

Армстронг включил двигатели, и капсула развернулась к пепельному огрызку Фобоса. Он постарался отыскать на его поверхности крохотную искорку капсулы, но с такого расстояния ничего нельзя разглядеть, разве что темное пятно отмечало место импровизированного космодрома рядом с червоточиной, ведущей в лабиринты ковчега.

– Кто меня слышит? Кто меня слышит? – сквозь треск донеслось из наушников, и Армстронг подумал, что это вновь вышел на связь Биленкин, но тут же узнал голос:

– Зоя! Зоя! Говорит Армстронг. Направляюсь к вам на спасательной капсуле. Где вы находитесь? Дайте ориентир! Прошу дать ориентир вашего местоположения!

Треск помех стал громче, только отдельные слова прорывались сквозь них:

– …Нападение… поздно…

Любая попытка сопротивления вызывала чудовищную боль. Шаг вправо, шаг влево от оси движения – и словно огненный хлыст рассекал тело пополам. Зоя переламывалась, прижимала руки к животу, широко разевала рот, совершенно забывая, что дышать ей теперь необязательно. Она мертва. Так откуда же такая боль? Почему боль пережила тело? Или таково свойство любой боли? Не только телесной? Может, это болит ее совесть, а вовсе не тело? И разум всего лишь тщится подыскать подходящую аналогию.

Неужели в чем-то правы мракобесы-церковники в своих байках о посмертных муках? Что ж, на ад похоже. Как она раньше не замечала? Все эти коридоры, переходы, спуски и подъемы, по которым ее гонит нестерпимая мука, сложены из высохших трупов – приглядись, и увидишь проступающие кости, сочленения, черепа – огромные, деформированные, будто оказалась на кладбище допотопных чудовищ, словно все эти ходы проложены в полостях окаменевших останков динозавров, какими на Земле переполнена Гоби.

И Зоя вспомнила тренировочные полеты над монгольской пустыней, где они отрабатывали тактику гиперзвукового взаимодействия, где над тобой распахнуто огромное голубое небо, а там, вдалеке, на земле, идут бесконечные поля лууны яс – костей драконов, огромные обнажения останков доисторических животных, когда-то населявших эту местность. Истребитель с невероятной скоростью ввинчивается в синеву, а глубоко внизу – кладбище возрастом в сотни миллионов лет и площадью в десятки тысяч квадратных километров.

Здесь останки посвежее будут, приходит в голову мысль. Если и она не выдержит, упадет и больше не сможет подняться, то через сотню лет ее высохший труп ничем не отличить от окружающей коричневой костяницы. Но, словно услышав ее мысль, боль вновь перехлестывает Зою, возбуждая если не желание и дальше длить собственное существование, то хотя бы сделать так, чтобы муки не были столь невыносимы.

И это притом что ей приходится тащить этот проклятый тессеракт. Вернее сказать, не ей, а тому, кто на ней.

Вот за чем они вернулись на Фобос.

За тессерактом.

Не потому ли она утаила его открытие от всех на «Красном космосе»? И попросила Паганеля не рассказывать никому об обнаруженном странном объекте… Неужели она уже тогда знала, что за ним придется вернуться, потому что тессеракт очень ценен для Царицы и ее будущего потомства?!

Жесткие черные лапы с пучками лезвий торчат из пустолазного костюма. Со стороны, наверное, выглядит жутко. Как человек, у которого отросли паучьи конечности, будто человеческих ему мало. Лапы держат тессеракт. Держат с такой осторожностью и тщательностью, что он остается неподвижным даже тогда, когда Зоя спотыкается, падает, поднимается, проходит по ребристым коридорам, спускается по пандусам и по пандусам же поднимается. Иногда лапы устают, по крайней мере Зоя так думает, иначе зачем им перехватывать друг у друга тессеракт, а затем с отвратительным скрипом себя же почесывать?