Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

Карл, естественно, решительно отверг эти требования, сказав: Nolumus leges Angliae mutari («Мы не желаем изменения законов Англии»). Он заявил, что принятие парламентских предложений превратит его «всего лишь в номинальную фигуру, всего лишь в изображение, всего лишь в символ короля». Эти предложения представляли собой «издевательство» и «насмешку». Тем не менее некоторые люди все же не хотели конфронтации. Член парламента сэр Гилберт Пикеринг писал тогда другу, что «есть определенные попытки договориться… и большинство людей полагает, что чувствуется дуновение мира. Однако все готовятся к войне». Семнадцать графств подали петиции о достижении «договоренности» между двумя сторонами.

В начале июля пришло сообщение, что роялисты набрали армию в графствах Херефордшир, Вустершир и Уорвикшир; скоро стало известно, что Карл возглавил кавалерию. 11 июля парламент заявил, что король уже начал войну, таким образом снимая с себя ответственность за развязывание вооруженного конфликта. На следующий день графа Эссекса поставили во главе парламентской армии, а король тут же объявил его государственным изменником. Первая кровь пролилась через три дня, когда житель Манчестера умер от ран, нанесенных ему группой роялистских солдат. Теперь две стороны состязались за контроль над боеприпасами местного ополчения.

Парламент образовал Комитет безопасности, который летом и осенью начал собирать солдат, вооружение и налаживать поставки; в определенном смысле этот комитет стал верховным командованием, поскольку он контролировал военную стратегию и обеспечивал связь между парламентом и командирами на местах.

Противостоящие стороны начали приобретать очертания. Первые сторонники короля вдохновлялись идеей лояльности монарху и пониманием природы повиновения. Наилучшим образом это выразил сэр Эдмунд Верней, сказав о короле: «Я ел из его рук, служил ему тридцать лет и никогда не опущусь столь низко, чтоб отречься от него». Верней погиб вскоре после того, как написал эти слова, в первом большом сражении гражданской войны. Его чувство чести перевесило все остальные соображения. Это был принцип, называемый «славной службой» или «добрым старым делом».

Большинство пэров и крупных землевладельцев поддержало короля, поскольку его власть гарантировала их привилегии. Две трети семейств джентри тоже встали на сторону короля. Пуританские джентри, естественно, были сторонниками парламента. Пуританский богослов Ричард Бакстер тщательно проанализировал сложившуюся ситуацию. Он утверждал, что, «по мнению некоторых, в большинстве графств на стороне парламента была меньшая часть джентри, но большая часть лавочников, свободных землевладельцев и ремесленников среднего уровня, особенно в тех общинах [городках] и графствах, которые зависят от изготовления одежды и подобных производств». Элемент народного, или простонародного, роялизма, который по-прежнему ощущается и сегодня, был очевиден в рвении за дело короля среди грузчиков, лодочников, мясников и чернорабочих в более крупных городах; язык улицы нередко осуждал «парламентских собак» и «парламентских шлюх». В знак своей верности они носили на головных уборах красные ленточки.

Разумеется, церковные диссентеры с жаром приняли сторону парламента, а католики и традиционные протестанты поддержали короля или, из боязни расправ, соблюдали нейтралитет. Университетские и кафедральные города были главным образом за короля, хотя духовенству часто противостояли члены местных советов, а вот основные портовые города и верфи – за парламент. Однако значительное количество городов в целом не хотело вмешиваться в конфликт.

В самых общих чертах: север и запад страны сочувствовали королю, а юго-восток, в частности Лондон, поддерживал парламент. Однако во всех графствах существовал раскол. Например, север Линкольншира был преимущественно роялистским, тогда как юг графства большей частью выступал за парламент. О Дербишире сообщалось, что «пояс железа и угля» в восточной части графства – роялистский, а «свинцовые районы» на севере – за парламент. Скорее всего, это объяснялось больше особенностями строения общества, чем геологией: в районах добычи свинца жило много независимых мелких хозяев, а месторождения угля и железа зависели от более крупных предприятий, которые контролировал один хозяин или землевладелец. В других графствах в лесах располагались многочисленные изолированные самодостаточные приходы, верные делу пуританства, а в совместных поселениях, где вели «общее» хозяйство, люди принимали сторону короля.

Проводились и более скрупулезные исследования. Подсчитали, что роялисты были несколько моложе сторонников парламента. Такой статистике содействовал тот факт, что многие молодые люди присоединялись к королю из чувства бравады, а также патриотизма; в самом парламенте роялисты были в среднем на одиннадцать лет моложе своих пуританских коллег. Понятно, что судьи страны тоже разделились во мнениях, некоторых из них беспокоили конституционные претензии короля, а служащие различных государственных учреждений скорее были активными сторонниками парламента. Юристы тоже имели долгую историю вражды с придворными.

Большинству населения было ни жарко ни холодно. Вероятно, людей не интересовали взгляды сторон, но их тревожили и пугали перемены, которые произошли в королевстве. Рьяные поборники обеих сторон провоцировали конфликт, и именно они его закончат. Остальные держались в сторонке и ждали. Их не волновала форма правления, пока, по словам члена парламента Артура Хейзелрига, «они могли пахать и ходить на рынок». Некоторые говорили, что дело следует решить, подбросив монету.

Сэр Уильям Воллер, генерал парламентской армии на западе, написал своему роялистскому коллеге сэру Ральфу Хоптону: «Мои чувства к вам настолько неизменны, что сама по себе война не может разрушить мое дружеское расположение к вашей персоне; но я должен быть честен в отношении дела, которому служу». Он заявил, что ненавидит войну без настоящего врага, но «рассматривает ее как opus domini [Божье дело]»: «Мы оба на сцене и должны сыграть роли, назначенные нам в этой трагедии. Давайте сделаем это с честью и без личной вражды». Это одна из самых благородных позиций, прозвучавших в то время.

Не осталось ни города, ни графства, которые бы не разошлись во мнениях: везде – от крупнейшего города до самого скромного прихода – чувствовался раскол. Некоторые охотники называли свои своры охотничьих собак круглоголовыми или кавалерами, а дети на улицах играли в войну, разделяясь на тех и других.

Многие семьи тоже расходились в убеждениях, хотя иногда считалось, что это удобный прием сохранить семейную собственность в случае окончательной победы той или иной партии. Старшие сыновья чаще становились роялистами, а младшие оставались «нейтральными» или «сомневающимися». Тем не менее не все семейные разногласия улаживались мирным путем. Сэр Джон Огландер, не принимавший участия в конфликте, записал в своем дневнике: «Ты счел бы странным, если бы я сказал, что в Англии были времена, когда братья убивали братьев, кузены – кузенов и друзья – своих друзей».

Днем 22 августа Карл верхом въехал в Ноттингем, там сняли с замка королевский штандарт и закрепили на земле рядом с монархом. Это был шелковый флаг с королевским гербом и девизом «Воздайте кесарю кесарево», он свисал с длинного шеста, который в верхней части был покрашен в красный цвет и, как говорили, напоминал так называемое майское дерево[36]. Король быстро просмотрел объявление войны и поправил несколько слов. Затем зазвучали трубы, глашатай нетвердым голосом зачитал текст объявления, и все стали бросать в воздух шляпы и кричать: «Храни Господь короля Карла! На виселицу круглоголовых!» Той ночью в разгар бури штандарт сдуло. Кларендон сообщил, что «общая печаль накрыла весь город, сам король казался более меланхоличным, чем был обычно». Гражданская война началась.