На зоне - Евгений Сухов

От одного этого воспоминания ей стало нестерпимо жарко. Когда же наконец появится ее желанный скульптор и начнет лепить из нее очередную композицию «Камасутры»?

«Со Славкой, конечно, никто не сравнится, но и его хватает всего лишь на полчаса-час, не больше. А хотелось бы…» – мечтательно думала Елизавета Васильевна.

После шести Лиза совершила привычный обход больных по палатам и, приняв противозачаточную таблетку, села у себя в кабинетике дожидаться гостя. Часов около семи в дверь постучали. Лиза, радостно вспыхнув, отозвалась:

– Входите!

Вошел Слава, а за ним… Боже, да настоящий красавчик. Длинноногий широкоплечий парень с худощавым лицом. Очки в металлической оправе, густая светлая бороденка, волосы торчком. Интеллигент, в общем. И как он сюда, бедняжка, попал?

– Вот, Лизавета, прошу любить и жаловать, – улыбнулся Славик. – Сережа Гурьев. Первоходок. Как прибыл в наши края, сразу заболел.

– И что же с ним? – с бьющимся сердцем спросила Лиза.

– Да вот это ему сама скажешь, как осмотришь, – усмехнулся Слава. – Но честно признаюсь тебе, по нашей дружбе, – спасать нужно парня. Только ты, при твоем медицинском таланте, и сможешь это сделать, Лизунчик! Пусть на сегодняшний вечер Сережка останется с нами? Поверь мне – не пожалеешь. Да втроем и веселей будет.

Лизка еще раз внимательно осмотрела «первоходка» и, покраснев, согласно кивнула.

* * *

Мулла стоял на улице и глядел на освещенное окно Лизиного кабинета. Если зажжет настольную лампу – значит, сговорились. Если нет – плохо Дело. Но Мулла был уверен, что Лизка не сможет устоять перед столичным ухарем-красавчиком Сережкой Гурьевым по кличке Бобыль. Конечно, покривил душой Харцвели-скульптор – никакой Гурьев не первоходок, уже третий срок мотал он, и не за мошенничество, а за самый что ни на есть грабеж и разбой. Квартирный был вор, налетчик. Специалист по сталинским высоткам и элитным новостройкам, по супермаркетам и обменным пунктам. Взяли его в Москве, на Речном вокзале, прямо в квартире на втором этаже, куда он забрался с улицы. Судя по Сережкиной трепотне, язык у него был подвешен хорошо, парень часами мог чесать и про футбол, и про теннис, и про биоорганическую химию, и про способы приготовления клюквенной настойки на спирту. Такие говоруны горячим бабам нравятся. Мулла лично посоветовал Славке-скульптору в групповухе свести Лизку с Гурьевым, а потом и еще с четырьмя новенькими – тоже московскими «интеллигентами» с длинным хером. Тем более что те с превеликой радостью согласились окучивать похотливую телку в белом халате: им-то только этого и не хватало; мужики от радости аж завыли, узнав, чего хочет от них Мулла.

Минут двадцать простоял Мулла под окнами лазарета. И поспешил к себе в барак лишь тогда, когда у Лизаветы выключился верхний свет и тускло замаячила настольная лампа. Сговорились!

* * *

– Давай-давай! – шептала, постанывая, Лиза. – Здорово получается! Трахни меня, Сереженька, трахни как следует! Вспаши меня! Пропори меня насквозь! А ты, Славчик, давай своего хорошенького мне в ротик, дай я его пососу, дай скорее.

Харцвели с Гурьевым при этих словах воспламенялись еще больше и не могли нарадоваться на свою подружку. Гурьев-Бобыль обратил внимание, что толстозадая и пухлогрудая медсестра во время полового акта начинала громко наговаривать всякие скабрезности, чуть не матом ругаться. Эти заклинания, похоже, помогали ей распалиться. Да и он сам от этих слов приходил в необычайное возбуждение. Они слиплись на больничном диванчике вот уже в шестой раз за этот вечер.

По очереди меняясь со Славкой местами, Гурьев вот уже больше часа безостановочно трудился над разгоряченной ненасытной плотью медсестры.

– Буравь меня, милый, врубайся в меня поглубже! – бубнила Лиза. – Воткни в меня свой кол! Какой же он острый, какой он горячий, какой твердый, какой длинный. Пошуруй там, во мне, уделай меня посильнее, чтобы я не встала. Обработай меня как следует!

И Сережка обрабатывал ее как мог. Он скакал на ней, ударяясь лобком о ее лобок, забивая свой ствол в ее недра до самого упора, руками мучая ее раскинувшиеся белые груди, пощипывая крупные напряженные соски, окаймленные большими коричневыми кругами, проводя ладонью по потному животу и крепко сжимая упругие мясистые ягодицы.

– Еще! Еще! – командовала Лиза. – Давай, любезный! Трахай меня, Сереженька, раздвинь руками меня пошире! Возьми мои губы там, раздвинь их, почувствуй, какие они скользкие, горячие, набухшие… Славчик, миленький, ну давай мне своего соловья-разбойника в ручки. Я потру его, приголублю.

А Славик водил своим членом по губам Елизаветы Васильевны, стоя на коленях над ее изголовьем и наблюдая за тем, как Сережка-Бобыль в исступлении скакал на ней, помогая себе руками по ее просьбе.

И вдруг неожиданно Бобыля объяла мощная волна сладкой боли – член надулся изнутри и с силой изверг сильную струю. Лизино влагалище сжалось, крепко стиснув содрогающийся ствол. Новый всплеск сладостной боли пробежал по Сережкиным ягодицам и бедрам. И его дальнобойное орудие снова извергло новую бурливую струю спермы. Лиза извивалась под ним и тонко визжала. Очередной оргазм невольные любовники пережили почти одновременно.

Через несколько минут, потные, утомленные, они втроем сидели на диванчике.

– Ну ты молодец, Славочка, что привел сегодня Сереженьку, – довольно проворковала Лиза. – Мне так хорошо было с вами, как никогда. Правда, я бы еще смогла – и не раз! – лукаво посмотрела она на любовников.

Гурьев хмыкнул.

– Ну, мать, ты-то, видать, здоровее нас будешь. Мы-то утомились. Но может, за друзьями сбегать? А, Лизуня?

– А что за друзья? – азартно поинтересовалась медсестра, прикрывая ладонями мокрые от пота роскошные груди.

– Приличные ребята. Чистые. Как я.

– Ну если такие, как ты, отчего же не сбегать. А если они еще и такие же больные?!

Гурьев расхохотался.

– Ну да! Болезнь просто поразила их. Особенно «плоть».

Он наскоро оделся.

– Так я мигом, девочка.

– Так давай уж! Пока я еще в жару. Чтоб одна нога здесь, другая – там.

– Это как в том анекдоте! – рассмеялся Слава Харцвели. – Знаешь? Едут в поезде Москва – Петербург две подруги, а рядом с ними в купе грузин. Одна другой говорит: «Я привыкла часто ездить из Москвы в Питер: одна нога здесь, другая там». Грузин сидит, смотрит на нее масляными глазками и говорит: «Ох, в Бологое хочу! Ох, в Бологое хочу!»

Лиза анекдота не поняла, но все равно радостно улыбнулась.

– Уж ты, шутник мой ненаглядный. В Бологое ему захотелось. А тут тебе чем плохо? Давай, Сереженька, дуй за мужиками! Пока я не передумала. До отбоя еще часик – управимся, чай.

* * *

Буквально через полчаса в медкабинет вошли четверо: Гурьев привел тех самых молодцев, которых Мулла специально наметил в «подарок» медсестре. Ребята заметно робели. Такое дело им предстояло впервой: по тюрьмам они парились уже знатно, но чтоб трахать медсестру на зоне, да еще вчетвером, – такого приключения с ними еще не бывало. Гурьев подошел к столу и, ни слова не говоря, выставил бутылку шампанского. Лиза, сидевшая на диванчике в одном халатике, удивленно подняла на него влажный взгляд.