Металл дьявола - Аугусто Сеспедес

тысяч. Не смешно ли? Ни одного сантима! Пусть забирает себе этот шедевр.

Советник делает глотательное движение:

— Но, сеньор, есть одно обстоятельство… деликатное обстоятельство…

Магнат даже заморгал.

— Что еще за обстоятельство? Говорите же наконец!

— Художник говорит, что в случае неуплаты он выставит портрет в салоне «диких»[51]. Это очень посещаемый салон.

Омонте вскакивает, хватается за голову, рвет ворот рубашки, обегает письменный стол.

— Опять воровство, опять шантаж! Все поголовно — воры, всюду — ворье. Придется все же заплатить. Десять тысяч франков — на ветер, прямо на ветер!

Персонал замер и почтительно слушает.

— Не хочу больше ничего знать! Все это грабеж. Ни одной приятной новости.

Ему подают кашне, шляпу, помогают надеть пальто, провожают к выходу, потом возвращаются и, стоя под портретом, испускают вздох облегчения.

— Хорошо еще, что он не знает последней новости: сеньора Милагрос де Сальватьерра-и-Габсбург Омонте разводится.

— Неужели разводится?

— Да, и просит немедленно назначить ей ежемесячную пенсию в десять тысяч долларов.

Агентство Гавас сообщило: «Президент Боливии покончил жизнь самоубийством».

— Это должно было случиться, должно было случиться.

— Да, он был настоящий дикарь.

— Не пообедать ли нам?

Из автомобиля с задернутыми шторками Омонте выходит на залитый солнцем тротуар Вандомской площади; через стеклянную дверь, которую распахивает перед ним привратник в униформе бутылочного цвета, он попадает в застекленный вестибюль отеля «Ритц», где должен состояться обед с представителями «Интернейшнл смелтинг».

Снова застывают в поклоне слуги, грумы, метрдотели. В шуме голосов и шарканье ног едва слышна музыка; приглушенные звуки оркестра плывут над коврами, окнами, цветами и столиками, отраженными в зеркалах. «Ваше превосходительство, обед — на втором этаже. Сюда, пожалуйста».

Омонте медленно движется сквозь толпу надушенных женщин, элегантных мужчин. Проходит за спинками стульев в центре зала. В углу пенится белыми хризантемами огромная амфора. Он останавливается. Ему нравится здесь: женские фигуры, улыбки, зеркала, голубые дымки сигарет, плывущие в сизоватом воздухе к деревянной полированной лестнице, на которой мужчины и женщины — если смотреть снизу — кажутся особенно высокими.

Он усаживается в кресло. Совсем близко от него, за столиком возле стены, где изображена стайка лимонно-желтых амуров на фоне голубого неба, сидит девушка и пишет. Время от времени она поднимает свои светлые глаза и задумчиво смотрит, потом снова склоняется над столом и продолжает писать. Кажется, будто Пикассо единым движением прочертил эту изящную ломаную линию: фетровая шляпка с пером, бюст, бедра, ножки со сдвинутыми вместе носками. Она встает и подходит к окошечку компании «Вестерн юнион». И стоит теперь спиной: коротенькая юбка, крепкие икры, тонкие щиколотки, каблучки вместе. Рассыльный слегка задевает ее пакетом. Медноволосая девушка поворачивает тонкую шейку и встречается глазами с Омонте. Потом делает полуоборот и, словно самолет, разрезая воздух, плавно движется к выходу.

Ее зовут Жоржетта. Она замужем за французом, который ведет какие-то темные дела с испанскими республиканцами на франко-испанской границе. На следующий день, во вторник, она узнает, что у нее объявился поклонник; в среду, что этот поклонник — миллионер, что он южноамериканец, но человек весьма достойный; в четверг ей хочется узнать, в чем состоит могущество этого человека, перед которым трепещут управляющие, метрдотели, портные и служанки, а в семь вечера того же дня она приходит в отдельный кабинет на четвертом этаже отеля «Ритц». Привычный ко всему служащий в черном пиджаке и в полосатых брюках ведет ее от лифта в полутемный коридор, устланный ковром, дважды стучит в дверь, открывает ее, просит даму войти и удаляется. В маленькой прихожей — зеркало во всю стену. Дальше — бледно-голубого цвета гостиная с белыми шторами на окнах. На стенах — белые фарфоровые канделябры с хрустальными колпачками. Софа и кресла обиты нежно-голубым шелком. От плафона исходит мягкий рассеянный свет и падает на фигурки Будды на стеклянной подставке, обтекает какую-то темно-синюю, почти черную глыбу, из которой торчит голова старой гориллы.

Когда у царя Соломона истощился запас сладкозвучных песен и он сделался старым, ему пришлось искать благоуханных юных дев с волосами, тонкими, как аравийское золотое руно, дабы своими телами они согревали кости страдающего бессонницей старца.

Их двое: Жоржетта и этот старый сеньор. Тайное свидание — только и всего. Гарантированная оплата по исполнении контракта. Соблюдение меры по предписанию медиков.

Даже не взглянув на него, она начинает раздеваться и делает это с профессиональным безразличием, но не без изящества. Когда она наклоняется, чтобы спустить чулки с округлых колен, ее медно-красные волосы рассыпаются по белоснежным плечам и падают на грудь. Кожа у нее нежная, гладкая, без единого пятнышка, без единого изъяна, бархатистая, как лепесток цветка, движения плавные, даже робкие. Вдруг она вспоминает об условиях контракта, становится посередине комнаты, закидывает руки за голову и, приподнявшись на носках, медленно поворачивается, демонстрируя перед толстым сопящим последователем царя Соломона выпуклости, изгибы, складки, линии своего тела.

«О, ужасное вожделение, которое нельзя насытить!»

Париж затемнен. Город погрузился в вязкую тьму, как некогда в древности; люди снова ждут нашествия и снова призывают богов, чтобы они совершили чудо и спасли Париж. Но теперь молится не святая Женевьева, а премьер-министр Поль Рейно. Его молитва передается по радио, и зеленый огонек приемников едва освещает лица французов, слушающих символ веры министра:

«Только чудо может спасти Францию, и я верю в это чудо».

Сенон Омонте тоже слушает, хотя это бесполезно, ибо он туговат на ухо, да к тому же не знает французского языка. И хорошо, что не знает: лучше не ведать о нашествии, которое грозит разрушением его замку неподалеку от Реймса. Нет, нельзя жить в этой ужасной стране, где небесный свод, опирающийся на жерла зенитных пушек, буквально разрывается на части и ежеминутно грозит обвалиться.

Пали Бельгия, Голландия, Люксембург, запад Франции, Фландрия, Арденны, Реймс. Да — и Реймс. Немцы наступают неудержимо, словно саранча заполняя дороги, селения, овраги и поля. Коричневые волны набухают, вздуваются и катятся дальше, разливаясь огромными зловещими пятнами по французской земле. Небо дырявят шляпки ядовитых цветов и, раскрываясь на глазах, сыплются вниз губительным дождем.

— Надо бежать, сеньор Омонте.

— Надо бежать, Сенон.

Но куда? Коричневое пятно, словно чернила на промокательной бумаге, расползается по всему континенту. В Испанию? Часть сотрудников уже уехала туда. Паспорта с подписью Омонте получили в качестве членов дипломатической миссии секретари-космополиты, французские слуги, испанские горничные и Жоржетта. Теперь его очередь. И вот «паккард» с боливийским флажком на радиаторе — шофер и секретарь-испанец впереди, Омонте и донья Антония сзади — пересекает оцепеневший Париж.

По обеим сторонам дороги тихо и ритмично кружатся зеленые