Черные паруса - Аластер Рейнольдс

– Который час? – спросила Сурт, пальцами раздвигая слипшиеся веки.

– Три часа утра, и у нас была весьма насыщенная ночь. Сперва нас отвели наверх, чтобы познакомить с Глиммери, а потом, уже в отеле, мы встретились с ползуном, который в итоге умер. Теперь Глиммери говорит, что сюда направляется команда выживших.

– Каких еще выживших? – спросила Сурт, а потом до нее дошло. – А-а, понятно. Это не к добру, да?

– Не особенно, – подтвердила я.

– Сдается мне, разумник наверху пытается вызнать, кто мы такие, – сказала Прозор, оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что никто нас не подслушивает. – Он догадывается, но не уверен. Вот почему упомянул о приближающемся катере, когда в этом не было необходимости. Вот для чего притащил нас к своей ванне – просто чтобы сообщить то, о чем мы бы все равно узнали через тридцать часов.

– Чего он добивается? – спросила я.

– Надеется нас напугать, детка, – сказала Прозор. – Гремит цепями, чтобы мы сделали что-нибудь опрометчивое – например, попытались удрать, пока еще можно. И тогда он убедится.

– Если он думает, что мы… – Я понизила голос. – Если он думает, что мы имеем какое-то отношение к Босе Сеннен, почему не арестует нас прямо сейчас?

– Потому что не знает, сколько наших осталось на корабле. Корабль – главный приз, и Глиммери не хочет, чтобы он ускользнул из рук. А это легко может случиться, если заковать нас в кандалы. Он даже не может знать наверняка, есть ли среди нас Боса. Вот и делает хитрые ходы. Новость про катер – часть гамбита, так что теперь Глиммери не спустит с нас глаз.

Я кивнула:

– В буквальном смысле не спустит. Я про тот глаз, который он послал в отель.

– Это не он послал, – твердо заявила Прозор.

– Он признался! – воскликнула Фура.

– Вот именно, что признался. Я за ним внимательно наблюдала – он толком не понял, о чем сказала Адрана. Похоже, он из тех разумников, которым невыносима мысль, что ситуация выходит из-под контроля. Вот и подтвердил, что это глаз.

– Но чей же… – начала Фура.

– Значит, у кого-то еще был глаз, – встряла я.

Подошел доктор Эддралдер. Он выглядел очень усталым, лицо еще сильнее вытянулось, а тени под глазами цвета бледной гальки сделались лиловыми, как синяки.

– Тебе надо отдохнуть, Лиззил, – обратился он к Сурт. – Ты очень заботлива, но сейчас больше ничего не можешь сделать для своей подруги. Страмбли надо отдохнуть, а еще ей понадобится немалая порция везения.

– Ее зовут Гребен, – сказала я.

– Да… мне сообщили. Но после операции она пришла в сознание, правда, ненадолго и не полностью. Она была сбита с толку и расстроена, и я попытался успокоить ее, заверив, что она в надежных руках и ее друзья находятся поблизости. Я бы позвал тебя, Лиззил, но ты нуждалась в отдыхе не меньше подруги. – Он помолчал, стряхивая воду с зонтика, который, казалось, прогибался вдоль спиц сильнее, чем прежде, словно разделял усталость владельца. – Короче говоря, она отрицала, что ее зовут Гребен, и назвалась именем Страмбли. Она назвала и другие незнакомые мне имена: Сурт, Прозор и так далее. Я… не стал ее переубеждать. Считаю, в подобных случаях пациенту становится лучше, если подыграть его фантазиям. Это же фантазия, да?

– Я угадала насчет вашей дочери? – спросила я.

В прошлый раз он возражал, но теперь его заминка послужила утвердительным ответом.

– Никто из нас не выбирает путь, которым мы идем по жизни, Траген. Или… Адрана? – Затем он обратился к моей сестре: – Вы, стало быть, Арафура. Она была очень конкретна. Сказала, что вы навлекли на них беду, но она любит вас за это. А когда я спросил о капитане Маранс, она смутилась и встревожилась.

– Так и знала, что имена не приживутся, – сказала Прозор, и это не было роковой ошибкой, ведь мы уже не сомневались, что доктор Эддралдер нас раскусил.

– Этот разговор останется между нами, – пообещал Эддралдер. – Я не знаю, кто вы и почему путешествуете под вымышленными именами. Но догадываюсь. Либо вы тот самый экипаж, который ищут, либо считаете, что вас могут за него принять. Так или иначе, вы вынуждены дистанцироваться от своей истинной сущности. Это меня не касается.

– Очень рада слышать, – сказала Фура.

– Однако вам следует знать о риске, капитан… Мы продолжим притворяться?

– Думаю, да, – сказала она.

– Ну ладно, капитан Маранс. Я забочусь о Страмбли… о Гребен, как могу, но у меня нет возможности находиться в больнице неотлучно. В мое отсутствие персоналу придется отвечать на ее вопросы. Если она снова начнет бредить, некому будет отвлечь ухаживающего за ней сотрудника. Я не гарантирую, что ее настоящее имя не дойдет до мистера Глиммери. У него имеются кое-какие подозрения, но пока слишком зыбкие. Все может измениться, когда прибудет катер, и точно изменится, если он прислушается к Гребен. Ваше положение становится крайне шатким. Хотите совет?

– Окажите любезность, – сказала Фура.

– Улетайте, пока есть возможность. Бросайте Гребен. Вы сделали для нее все, что могли, доставив сюда. Иначе лихорадка убила бы ее в течение суток, если не раньше.

– Вы можете поручиться за ее безопасность? – спросила я.

Резкость его ответа меня удивила.

– К сожалению, не могу. Наверняка вы уже поняли: здесь никто не в безопасности. Но она будет в гораздо большей опасности, если вас схватят и допросят или – это будет еще хуже – если Дело-Дрянь захочет немедленно получить свою долю вознаграждения. Нужно ли приводить примеры его жестокости? Возможно, вы слышали его шутку о том, как он заразился светлячком. Так вот, это не шутка. Он убил и съел своего врага и при этом заполучил паразита.

– Мы не улетим, – сказала Фура после некоторых размышлений. Она была потрясена, как и все мы, и хотя никто из нас не считал мистера Глиммери эталоном совершенства, мы были не в силах принять то, как нагло он себя повел. – Не улетим, пока она не будет готова к транспортировке.

– Вы сильно рискуете.

– Будет столь же плохо, если мы сбежим сейчас. Этого-то он и ждет. Я не доставлю ему такого удовольствия.

– Что ж… я восхищен вашей стойкостью и преданностью раненой подруге.

Я натянуто улыбнулась. Как ни хотелось поаплодировать этим словам, я знала, что у Фуры имелись скрытые причины не стремиться к раннему отъезду. И тем не менее, поскольку все еще хотелось видеть в сестре нечто доброе, я предпочла поверить, что вопрос спасения Страмбли не полностью отсутствовал в ее мыслях.

– Вы его лечащий врач, – тихо сказала я. – Делаете ему уколы и все такое. Если он действительно такое чудовище, почему не найдете способ покончить с ним?

– Потому что я его врач, – ответил Эддралдер все тем же мягким тоном. – И даже если бы я мог поднять на него руку, убедив себя, что эта измена оправдана высшим благом… есть еще один фактор.