Вероника Спидвелл. Интригующее начало - Деанна Рэйборн

Его губы скривились от последних слов, и я задумалась, не говорит ли он сейчас и о своей испорченной красоте, не чувствует ли себя от этого как-то неполноценно.

Вдруг я снова вскочила с места, на этот раз с торжеством на лице.

– Я знаю, что означает надпись на ключе.

– Что? – спросил он.

– Куда бы ты пошел для хранения разных ценностей?

– В банк, – сразу ответил он.

– А в каком мы сейчас городе?

– В Лондоне.

На его лице проступило понимание.

– ЛОБ – ЛОндонский Банк.

– Именно.

– А ОКСТ?

В его глазах засверкал огонек, и он улыбнулся.

– Отделение на ОКсфорд-СТрит.

Я победно воздела над головой сжатые в кулаки руки.

– Да! Я знаю, что это правильно. Я просто знаю это.

– Вероника, – мягко спросил он, – что ты надеешься там найти?

– Доказательство того, что мой отец не причинял вреда моей матери, – ответила я. – Или доказательство обратного. Что-нибудь, что угодно, за что можно зацепиться и узнать наверняка, что так и было.

Он испытующе посмотрел на меня, затем одобрительно кивнул.

– Это я могу понять.

– Что имел в виду Морнадей, когда говорил о твоей семейной истории? – спросила я.

Он смотрел себе на руки, думая, что мне ответить.

– Давай просто скажем, что инспектор Морнадей знает о таких вещах, которые его совершенно не касаются, о том, что должно было быть погребено уже много лет назад.

– Не стоило и мне совать нос.

Он слабо мне улыбнулся.

– Дело не в том, что тебе не положено знать, а в том, как тяжело мне рассказывать.

Я ничего не сказала, и вскоре он продолжил.

– Я не близок со своей семьей. Вот почему я пользуюсь не тем именем, которое дал мне лорд Темплтон-Вейн, а только его вариацией, – сказал он, скривив губы. – Я не разговариваю с ними, а они – со мной. Так лучше для всех. Старые грехи забыть невозможно, но можно спрятать подальше.

У меня на языке вертелась тысяча вопросов, но я не задала ни одного. Вместо этого я просто сменила тему.

– Ты спорил со мной на гинею о том, что мое рождение как-то связано со смертью барона. Если мы узнаем все, что можно, о моем отце, то тогда, если ты прав, у нас в руках появится гораздо больше зацепок, чтобы найти убийцу барона.

– Да, правда, – сказал он безучастно.

– Инспектор Морнадей был так добр выступить нашим союзником. Он помог нам выиграть время, может быть, даже достаточное для того, чтобы доказать твою невиновность.

Стокер испытующе посмотрел на меня.

– Ты правда настолько наивна? В его действиях нет ни капли доброты.

– Да, признаю, он, конечно, и сам выиграет в профессиональном плане, если сможет успешно завершить это дело, – согласилась я.

Он подавил смешок.

– Морнадеем больше движет либидо, чем амбиции. Ого, это был удар в цель. У тебя сразу запылали щеки.

Он налил себе еще одну чашку чая и плеснул в него виски. Меня возмутили его тон и то, с какой легкостью он осудил Морнадея. Этот человек спас нас, и не раз, а дважды, и не требовалось богатого воображения, чтобы понять, как Стокеру не понравилось его вторжение. Но мне были неприятны такие проявления мужской гордости, и я решила его проучить.

Я подняла подбородок.

– Да ничего подобного, – возразила я. – Если инспектор Морнадей надеется на некую плотскую награду в конце этого дела, то его надежды возникли не на пустом месте.

Стокер поперхнулся чаем.

– Что?!

– Ты меня слышал. Он красивый мужчина, – сказала я, получая удовольствие от разговора, – достаточно красивый, чтобы нарушить правило о том, что я не вступаю в связь с англичанами. У него очень выразительные глаза и приятные манеры. И, кажется, я уже упоминала о его нежных руках.

Стокер красочно выругался и отставил чашку.

– Куда ты идешь? – мило спросила я.

– На улицу.

– Не забудь, что не нужно уходить далеко. Я обещала леди Корделии, что сегодня мы поужинаем с ней и его светлостью.

Вместо ответа он захлопнул за собой дверь. Я улыбнулась и налила себе еще чашечку чая.

После возвращения Стокер по-прежнему пребывал… в таком скверном настроении, что я даже пожалела Боклерков за необходимость общаться с ним во время ужина. За весь вечер он сказал с десяток слов: похвалил леди Корделию за ягненка, а лорда Розморрана – за приобретение прекрасной шкуры гималайского медведя. Так что мне и Боклеркам пришлось самим нести знамя цивилизованного общества, с чем мы, конечно, неплохо справились.

Мы остановились на теме путешествий, и лорд Розморран был рад услышать, что я посещала Щвейцарию: эта страна представляла для него особый интерес.

– И как вам показалась Швейцария, мисс Спидвелл? – спросил он, принявшись за аккуратные рыбные рулетики.

– Там очень приятно, если не обращать внимания на количество больных с зобом, – ответила я.

За этим последовало крайне увлекательное обсуждение эффективности китайских методов лечения зоба, Ихэтуаньского восстания[24], опиумной зависимости, преступности в Ист-Энде[25] и сложностей в поисках кухарки, которая могла бы готовить действительно хорошее бланманже[26].

Во время этой нескончаемой беседы я выяснила также, что леди Корделия была членом клуба «Ипполита», созданного для того, чтобы чествовать достижения замечательных женщин. Я уже давно интересовалась этим заведением: известно было, что оно состоит исключительно из удивительно умных и образованных членов. Шутники из не самых почетных слоев общества окрестили его «Клубом любопытных», намекая на то, что его участницы постоянно суют свой нос туда, куда женщинам совершенно не положено, но члены клуба отнеслись к этому названию как к знаку почета. Что касается леди Корделии, то она была номинирована туда за статью о гиперцелых числах: она страстно увлекалась математикой. Я сама с трудом умножала за пределами десятка, а потому была крайне поражена и повернулась к лорду Розморрану, желая разделить с ним свое восхищение.