Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II - Петр Мультатули

Во-вторых, текст начинается со слов «Нет той жертвы, которую я не принёс бы во имя действительного блага и для спасения родимой матушки России…» Высокий слог этого текста говорит о том, что это официальный документ. Для официального документа, исходящего от имени царя, обычно употреблялось местоимение «Мы» (этого правила Государь строго придерживался даже при составлении телеграмм). Но когда речь шла о приказе или личном обращении Государя, могло стоять местоимение «Я». Правда, при этом оно писалось обычно с заглавной буквы. В этом же тексте мы видим в начале обращение от первого лица единственного числа («Нет той жертвы, которую я не принёс бы…»), а затем от первого лица множественного числа (с тем, чтобы (он) остался при нас …). При этом и «я», и «нас» написаны с маленькой буквы. Если в случае с «я» ещё можно допустить такое написание, то в случае «мы» («нас» такое написание допустить невозможно, потому что в таком случае меняется смысл текста. Получается, что сын должен оставаться с несколькими людьми, хотя понятно, что речь идёт об одном человеке. Таким образом, текст должен был звучать либо так: «нет той жертвы, которую Я не принёс бы…» и «с тем, чтобы (он) остался при Мне …», либо так: «нет той жертвы, которую Мы не принесли бы…» и, соответственно, «с тем, чтобы (он) остался при Нас …».

Зная, какое значение Император Николай II придавал официальному, да и неофициальному документу, невозможно себе представить, чтобы он допустил такие неточности.

В-третьих, текст телеграммы имеет множественные подтирки, исправления, вставки. Часть текста выделяется больше, чем другая.

Таким образом, в случае обнаружения подлинника этого документа есть все основания провести его почерковедческую экспертизу.

Здесь надо сказать ещё об одной весьма важной особенности проставления подписи Императора Николая II на отправляемых за его подписью телеграммах. Возьмём, например, царские телеграммы времён русско-японской войны, отправляемые генералам А. Н. Куропаткину и Н. П. Линевичу. В конце этих телеграмм стоит подпись «НИКОЛАЙ». Однако невооружённым глазом видно, что большая часть этих подписей сделаны «под Императора», но не являются его собственноручной подписью. В данном случае искать злой воли не следует. Император диктовал тексты телеграмм по телефону определённому должностному лицу, который записывал этот текст и ставил копию царской подписи. Копия царской подписи, скорее всего, была нужна для того, чтобы получатель был уверен, что телеграмма послана от Императора, а не от должностного лица.

В этом нет ничего странного и необычного. Как-то в Париже, находясь в гостях у академика Жана Тюляра, крупнейшего специалиста по Наполеону и его эпохе, я заметил на стене какое-то распоряжение императора французов с его автографом. Я спросил господина Тюляра: подлинник ли это? На что Тюляр мне ответил, что это подлинник в том смысле, что бумага наполеоновского времени, но подпись Наполеона не подлинная, её поставил, объяснил Тюляр, человек, подписывающий за него второстепенные бумаги. Между тем подпись на этом документе была чрезвычайно похожа на подлинную подпись Бонапарта.

Что касается телеграммы об отречении, то неясно, когда и при каких обстоятельствах она была написана. В документе, приводимом в книге полковника В. М. Пронина, утверждается: «Копия телеграммы на имя Председателя Госуд. думы, собственноручно написанной Государем Императором Николаем II днём 2 марта, по неизвестной причине не отправленной по назначению и переданной ген. Алексееву. Проект передан ген. Алексееву 3 марта вечером в Могилёве».

Из этого текста явствует, что телеграмма, написанная «собственноручно Государем Императором», «по неизвестной причине» никогда не была отправлена по назначению. Между тем из воспоминаний участников известно, что этой телеграммой 2 марта завладел генерал Н. В. Рузский. Но здесь мы опять-таки сталкиваемся с противоречиями. А. И. Гучков, допрошенный ЧСК, подтвердил, что «Рузский не знал о телеграмме, об отречении, а она была уже подписана и даже сдана на телеграф для рассылки».

Каким образом Государь, полностью контролируемый в Пскове Рузским и его подчинёнными, смог передать телеграмму на телеграф — Гучков умалчивает.

Генерал Д. Н. Дубенский в своих показаниях ЧСК приводит отрывки из своего дневника с описанием обстоятельств, связанных с царской телеграммой. «Прочитав телеграммы от командующих, Государь неожиданно послал ответ телеграммой с согласием отказаться от престола. Когда Воейков узнал это от Фредерикса, пославшего эту телеграмму, он попросил у Государя разрешения вернуть эту телеграмму. Государь согласился. Воейков быстро пошёл в вагон свиты и заявил Нарышкину, чтобы он побежал скорее на телеграф, но телеграмма ушла, и начальник телеграфа сказал, что он попытается её остановить. Когда Нарышкин вернулся и сообщил это, то все стоящие здесь почти в один голос сказали: „Всё кончено“».

Описываемая Дубенским сцена весьма далека от реальности: странные колебания царя, прокравшийся на телеграф семидесятидевятилетний старец Фредерикс, погоня за ушедшей телеграммой, попытки её «остановить», драматическое исполнение хором «всё конечно» — всего этого в действительности, разумеется, быть не могло.

В своих воспоминаниях Д. Н. Дубенский совсем по-другому описывает эти же события. Дубенский пишет, что «граф Фредерикс бывал часто у Его Величества и после завтрака, то есть часов около 3-х, вошёл в вагон, где мы все находились, и упавшим голосом сказал по-французски: „Всё кончено, Государь отказался от престола за себя и Наследника Алексея Николаевича в пользу брата своего великого князя Михаила Александровича и послал через Рузского об этом телеграмму“. Когда мы услыхали всё это, то невольный ужас охватил нас, и мы громко в один голос воскликнули, обращаясь к Воейкову: „Владимир Николаевич, ступайте сейчас к Его Величеству и просите его остановить, вернуть эту телеграмму“.

Дворцовый комендант побежал в вагон Государя. Через очень короткое время генерал Воейков вернулся и сказал генералу Нарышкину, чтобы он немедленно шёл к генерал-адъютанту Рузскому и по повелению Его Величества потребовал телеграмму назад для возвращения Государю.

Нарышкин тотчас же вышел из вагона и направился к генералу Рузскому исполнять Высочайшее повеление. Прошло около 1 / 2 часа, и К. А. Нарышкин вернулся от Рузского, сказав, что Рузский телеграмму не возвратил и сообщил, что лично даст по этому поводу объяснение Государю».

В этих рассказах особенно странным представляются колебания Государя. Если он после долгой внутренней борьбы принял решение отречься от престола, то зачем ему вдруг понадобилось возвращать посланную телеграмму? Зачем понадобилась эта странная погоня за телеграммой? Ведь Государю, если он вдруг передумал отрекаться от престола, было достаточно направить ещё одну телеграмму, опровергающую первую. Не были ли действия Государя вызваны тем, что какую то телеграмму, содержания которой он не знал, отправили от его имени в Петроград?

Н. В. Рузский в рассказе Великому Князю Андрею Владимировичу историю с телеграммой изложил так: «В 3 ч. ровно Государь вернулся в вагон и передал мне телеграмму об отречении в пользу Наследника. Узнав, что едут в Псков Гучков и Шульгин, было решено телеграмму об отречении пока не посылать, а выждать их прибытия. Я предложил Государю лично сперва с ними переговорить, дабы выяснить, почему они едут, с какими намерениями и полномочиями. Государь с этим согласился, с чем меня и отпустил».