Плоть - Дэвид Галеф

Я не могу практически ничего сказать вам о Гарриет, или Мэгги, или о других женщинах Макса того периода — они приходили и уходили, словно квартира Макса превратилась в автобусную остановку. По ночам я слышал, как кто-то громко пукал, а скрип дивана день ото дня становился все громче. И, как назло, мое смотровое отверстие как раз в это время оказалось заблокировано! Затычка входила и выходила свободно, но видел я одну лишь черноту. Проклятье, видимо, от всей этой возни картина немного сдвинулась и загородила дыру. Я оказался во тьме — в прямом и переносном смысле. Сила моего воображения иссякла. Стоны, шлепки и треск какого-то адгезивного материала наподобие медицинского пластыря раздавались с умопомрачительной регулярностью. Однажды я в шутку сказал Сьюзен, что Максу следовало бы установить на входе в квартиру вращающуюся дверь (правда, некоторые женщины через нее просто не пролезли бы). На худой конец, он мог бы использовать соседнюю пустующую квартиру как зал ожидания. Другой сосед Макса — замкнутый компьютерщик, и без того редко бывавший дома, окончательно выехал больше месяца назад.

Я уже подумывал о том, чтобы вломиться в квартиру Макса и поправить картину. Я даже хотел просверлить через нее еще одно отверстие. Иногда, просто ради любопытства, я вынимал затычку и смотрел. Один раз оно оказалось свободным. Я вновь прозрел! Я увидел мощную мускулистую женщину, совершенно голую, которая наступила ногой на кровать, словно на животное, которое она собиралась укротить.

— Еще, — сказала она.

— Я дам тебе еще двадцать, — сказал невидимый Макс.

— Пятьдесят. — Она положила руку ладонью вверх на свое толстое бедро.

Рука Макса протянула ей сорок, но женщина буркнула: «Ладно». В поле моего зрения появился Макс с мотком эластичного шнура. Женщина тяжело легла на спину, раскинув руки и ноги. В глаза мне бросилась неправдоподобно огромная промежность со звериным влагалищем. Выражение восторга на лице Макса то и дело сменялось маской ужаса. Вид шнура поверг меня в смятение, я чувствовал себя приблизительно так, будто на моих глазах безобидная кухонная утварь превращается в демонические орудия пыток. На мгновение я отвернулся. Когда я, собравшись с духом, снова припал к отверстию, Макс уже привязывал свои и ее лодыжки к изножью кровати. Потом он связал запястья. Когда женщина прогнулась, он взлетел вверх, словно поднятый на живой дыбе.

Я вцепился ногтями в стену и едва не сломал проволочную затычку. Женщина принялась сгибать и крутить Макса движениями тела и, наконец, напрягая мощный таз, буквально вогнала его член в свое звероподобное лоно. Еще интереснее все было оттого, что шнуры натянулись до предела, готовые лопнуть. На следующий день в отверстии опять было темно. На третий день вид снова открылся. На этот раз я видел, как Макс вылизывает гигантскую бритую подмышку, а розовая, как молочный поросенок, жертва, соблазнительно и призывно попискивая, мяла и жевала его своими круглыми коленями, как тупыми ножницами. Потом я снова остался в темноте почти на неделю. Эти циклические перемены изматывали и выводили меня из себя. Женщины, однако, шли непрерывным потоком. Полагаю, что он им платил. По меньшей мере некоторым из них. Сьюзен угрожала, что пожалуется в полицию, но я не позволил.

— Черт возьми, оставь его в покое. — Я сам был немало удивлен своей горячностью.

Сьюзен бросила на меня странный взгляд.

— Ты и правда так печешься о нем?

— Что ты хочешь сказать? Я пекусь о его праве на частную жизнь, и все.

— Иногда мне кажется, что этот ублюдок интересует тебя больше, чем я.

Мне следовало бы горячо возразить, но в тот момент я не нашелся что сказать. И в этой тишине Сьюзен отвернулась от меня. После этого она больше не заговаривала на эту тему, и я решил, что инцидент исчерпан. Я знаю за собой грех многословия, и мне поэтому никогда не приходило в голову, что молчание — тоже ответ.

В остальное время я очень активно занимался делами Макса. Как-то раз я долго утешал одну из его объемистых «подруг», которая без всякой видимой причины яростно ругалась у входа в его квартиру. Внутрь она возвращаться не хотела и желала только одного — добраться до ближайшей автобусной остановки. В другой раз, когда Сьюзен была на работе, я пригласил одну из женщин Макса на кухню и угостил ее чашкой кофе. Я забыл, как ее звали — Мэгги, Хэтти или Гарриет. Сидя за столом, она угрюмо молчала, внимательно разглядывая свои огромные ступни в плетеных сандалиях. Ногти на ногах были окрашены в цвет спелой травы. Я преградил ей путь на крыльце, сказав, что Макса нет дома. Я знал, что он дома с другой, и решил избавить его от неловкого положения. Это была моя ошибка — он действительно в тот момент был связан с другой женщиной, а вечером ожидал еще одну, а Мэгги или Хэтти должна была заполнить промежуток… или стать третьей, кто знает? И что он имел в виду под словами «был связан»? Дырка в тот день была блокирована. Я мастурбировал по памяти, воображая аппетитные сцены и ритмично ударяясь всем телом об пол.

Не думаю, что эти женщины подвергались какой-то реальной опасности. Иногда на Максе были видны багровые отметины. Объяснения были смутны и неправдоподобны. «Ранние и упорные упражнения пальцев настоятельно вам необходимы», — говорил он, цитируя наблюдавшего его ортопеда; но почему при этом он прищемил пальцы здоровой руки? С тех пор я старался не встревать в его проблемы, и по большей части мне это удавалось. Но я же жил в соседней квартире. Нельзя же прожить всю жизнь с закрытыми ставнями, не видя белого света. Кроме того, Сьюзен теперь работала у адвоката почти каждый день. Но даже с блокированной дырой в стене я все же иногда наслаждался умопомрачительными перлами.

Сначала, кажется, это была Александра, милая толстая черная коротышка, которую Макс каким-то образом тоже сумел затащить в свое логово. Женщине было под тридцать, но она еще не утратила часть своего младенческого жира, а одежда на ней выглядела так, словно она еще в прошлом году выросла из нее. Макс и эта женщина мелькнули в щелях венецианских жалюзи моего кабинета раз тридцать. Наконец, я не выдержал и открыл окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. После этого Макс представил меня своей новой подруге. Впрочем, представление было весьма кратким и поверхностным, похоже, Макс торопился затащить, использовать и выпроводить негритянку до обеда. Поначалу я восстал против такого беззастенчивого совращения младенца: Александра действительно выглядела как тринадцатилетняя девочка-переросток с большим коричневым животом, полоса которого виднелась между не сходящимися на поясе брюками и футболкой, и с мощными короткими ляжками. У нее и голосок-то был детский, и я принимал это за жеманство до тех пор, пока не услышал фразу, произнесенную таким же елейным тоном: «Ну-ка, трахни это дерьмо». Может быть, она дала ему покататься на своем животе, а он расплатился с ней розовой пузырящейся жвачкой. Кажется, она больше не появлялась.

Потом была Сильвия. Она выглядела как та пресловутая жена из Вичиты в штате Канзас, но увеличенная в полтора раза. Она носила до немыслимого предела растянутые свитера и практичные туфли. У нее были толстые мраморные икры, но совершенно отсутствовали щиколотки. Она показалась мне, как говаривал мой отец, основательной и способной женщиной, женщиной, которая может заштопать носок, забинтовать порезанный палец, приготовить обед и толково натереть мазью больную спину. Ее рукопожатие было теплым, и на мгновение я ощутил, как меня обволакивает теплая, крупнозернистая плоть. Интересно, что бы я чувствовал, если бы она обволокла меня до самых пяток. Макс подмигнул мне, и я с ужасом ощутил себя его соучастником. Мне посчастливилось увидеть Сильвию через отверстие. Она была в кружевном переднике размером с небольшую салфетку; завязки глубоко врезались в плоть. Макс насильно кормил ее чем-то мягким и ноздреватым, вероятно хлебной мякотью. Количество мякоти было огромным. Думаю, Макс выпотрошил несколько батонов. Было видно, как прямо во время кормления раздувался ее живот. Откусив последний кусок, она повалила Макса на кровать и принялась жевать. Во всяком случае, она изрядно его покусала. Думаю, что именно от нее Макс получил заметную ссадину на подбородке. «Я разошелся во мнениях с тем, что меня гложет», — ответил он, когда я спросил, откуда ссадина.