От сердца к сердцу - Кэтрин Стоун

– О’кей. Что ж, думаю, мы увидимся завтра в четыре на уроке Мерри.

– Хорошо, завтра так завтра. И… Джулия…

– Да?

– Если тебе захочется поговорить, то я все время здесь, и сейчас, когда в школе начались занятия, я не так занят.

Лавандовые глаза не обиделись, нет, в них, мелькнула, скорее, благодарность, и она вновь прошептала:

– Спасибо тебе, Патрик.

– Ох нет, Джулия, не может быть! Ты и Джеффри…

– Все кончено, Пейдж. Ты разве не знала?

– Я видела, что тебя что-то тревожит, но мне и в голову не приходило, что у вас с Джеффри возникли проблемы.

– Ты не знала, что он полюбил другую женщину?

– Нет, Джулия. Да и откуда мне знать? – пожала плечами Пейдж. – Кстати, я и сейчас не до конца верю в это.

– Ты сама увидишь, Пейдж.

«Пейдж увидит. Весь свет увидит». Джеффри с Дайаной больше не надо скрываться.

Джулия резко встала – ей вдруг захотелось поскорее уйти отсюда, хотя она знала, что там, куда она может пойти, ее ждет горькое одиночество.

– Мне надо идти, – прошептала она.

– Почему бы вам с Мерри не пообедать сегодня у нас, Джулия? Эдмунд уехал по делам в Бостон. Будем только мы – четыре девочки.

– Не знаю еще, Пейдж. Я спрошу у Мерри.

Мерри не захотела обедать с Пейдж и Амандой. Ей хотелось остаться с мамой и смотреть на папу по телевизору.

– У папы печальный вид, мамочка, – спокойно проговорила девочка, когда они включили программу «Мир сегодня вечером». – Я уверена, что он скучает по нас.

Джулия испытывала нестерпимую боль, глядя на Джеффри. Было невыносимо думать, что вот он здесь, в Манхэттене, всего в шести милях от нее, но, увы, они больше не увидятся, потому что Джеффри навсегда ушел из ее жизни. Джулия не была уверена, действительно ли грусть светилась в его синих глазах, но была согласна с Мерри, что вид у него какой-то странный. А может, ей это казалось, потому что сердце ее терзала страшная боль, а глаза застилало слезами?

«Он стал другим, – напомнила себе Джулия. – Он любит другую женщину. Несмотря на это, я все еще люблю его, очень люблю».

– Все в порядке, Джеффри?

– Разумеется. – Оторвав взгляд от текста, который он писал для эфира на вечер вторника, Джеффри посмотрел на исполнительного продюсера, внезапно появившегося в дверях его кабинета. – А почему ты спрашиваешь?

– Телезрители беспокоятся за тебя.

– Понятно, – кивнул Джеффри.

Телезрители? Неужто его боль так очевидна? Неужто все видят, что у него на сердце? У него, который славился своей беспристрастностью? Ведь он никогда не высказывал никаких политических симпатий, ничем не выдавал своего собственного отношения к жизни, всегда оставался корректным и сдержанным, как и полагается журналисту.

– И что же говорят телезрители?

– Что ты кажешься немного вялым. На прошлой неделе, когда ты был в Лондоне, многое можно было списать на общую усталость, ведь тебе одному приходилось освещать работу конференции. Но на этой неделе… Они, понимаешь ли, тревожатся за тебя, а не разочарованы в тебе.

В студию и в самом деле пришло немало писем с тревожными вопросами о популярном ведущем. Некоторые зрители с теми же вопросами звонили по телефону. Перемена в Джеффри была очевидной, правда, никто не мог понять, в чем дело, словно они, зрители, не могли поставить правильный диагноз.

Потому что это… Это шло от его сердца, это было только для одной Джулии. Некая интимность, кураж, предназначенные лишь для нее. Интимность была подсознательной, она каким-то образом соединяла его лицо с его сердцем и эта эмоциональная тропинка шла дальше, к его разуму.

Но все это было, когда Джулия еще жила в сердце Джеффри. Теперь все изменилось. Джулии не было рядом с ним, и его синие, как гладь океана, глаза больше не сверкали от радости, а в его голосе больше не звучали нотки нежности.

Сам-то Джеффри знал, конечно, что творится у него в душе – он был полностью опустошен, но ему казалось, что он хорошо держится перед камерой. Как выяснилось, это было совсем не так.

Телезрители мигом почувствовали, что с любимым ведущим что-то произошло, и стали названивать в студию для того, чтобы разузнать, в чем же дело. Исполнительный продюсер, впрочем, как и вся съемочная группа, был ближе к истине, догадавшись, что стряслось с Джеффри.

– Джеффри, мы всю неделю не давали твои руки крупным планом, – заявил он.

– Не давали мои руки крупным планом? – недоуменно переспросил Джеффри.

– Твое обручальное кольцо…

– Ты хочешь сказать, что зрители замечают, есть на мне обручальное кольцо или нет?

– Моментально.

Джеффри вздохнул. Мало того, что телезрители заметили его равнодушие, так еще мимо внимания съемочной группы не прошло отсутствие обручального кольца на его безымянном пальце, и операторы заботливо прикрывали его руки, предположив, что у него разлад с женой и что он будет недоволен, если это заметит еще кто-то, кроме них.

– Наверное, я возьму недельку отпуска, – пробормотал Джеффри.

– Почему бы и нет? Две недели назад ты ведь так и не взял отпуск. Уверен, что Джон сможет заменить тебя.

После эфира Джеффри набрал знакомый номер в Саутгемптоне. Правда, звонок был не в Бельведер, а в соседнее поместье.

– Привет, Эдмунд! Это Джеффри.

– Джеффри, здравствуй.

– Ты говорил с Джулией?

– Да, и я говорил, и Пейдж.

– Стало быть, ты все знаешь.

– Да, и мы оба весьма сожалеем.

– Спасибо. Джулия объяснила, что случилось?

– Она сказала, что есть кто-то другой.

– Да. – Джеффри не стал спрашивать Эдмунда, знал ли тот, кого полюбила Джулия. Это было не важно. Важно другое – Джулия уже успела рассказать все Эдмунду и Пейдж. Это означало, что у нее не было никаких сомнений в принятом решении. – Эдмунд, а Джулия попросила тебя начать дело о разводе?

– Нет, – честно ответил Эдмунд.

Джулия ни о чем таком его не спрашивала, это они с Пейдж навели разговор на эту тему. Эдмунд хотел быть уверен в том, что она обратится только к нему, если дело дойдет до развода. Эдмунд хотел, чтобы Джулия, именно Джулия, избежала лишних неприятностей, связанных с публичной оглаской, чтобы не получилось того, что вышло при разводе Дайаны и Чейза, когда судебный исполнитель был настолько бестактен, что принес Дайане бумаги на развод накануне операции на сердце советскому послу. Джулия и так болезненно перенесет развод. И Эдмунд не хотел, чтобы у нее возникли дополнительные причины для огорчения.