Голубое шампанское - Джон Варли

– Не получилось?

– Нет. Меня всегда что-то отвлекало. Поэтому когда я услышал о том месте, где из меня могут сделать киборга и избавить от всего этого, я ухватился за этот шанс.

Бездействие сделало Бах импульсивной. Она должна была что-то сказать или сделать.

– А где тебя таким сделали, Ганс? – влезла она в разговор.

Бомба начала что-то отвечать, но Бирксон вдруг громко расхохотался и сильно шлепнул Бах по спине.

– О, нет, шеф. Очень хитро, верно, Ганс? Она пытается сделать из тебя стукача. Ничего не выйдет, шеф. Это дело чести.

– Кто это? – подозрительно осведомилась бомба.

– Позволь тебе представить Анну-Луизу Бах, шефа полиции Нового Дрездена. Анна, познакомься с Гансом.

– Полиции? – переспросил Ганс, и у Бах пробежали мурашки, когда она услышала в его голосе нотку испуга. Да что этот маньяк пытается сделать? Напугать сумасшедшего придурка? Она уже была близка к тому, чтобы отстранить Бирксона. Но сдержалась, потому что решила, что видит знакомую схему, в которой она сможет принять участие, пусть даже в такой позорной роли. Это был шаблон «хороший парень – плохой парень», одна из старейших уловок из учебника для полицейских.

– Да успокойся ты, – сказал Бирксон Гансу. – Не все копы – звери. Анна, к примеру, очень даже приятная личность. Дай ей шанс. Она лишь делает свою работу.

– О, у меня нет возражений против полиции, – сказала бомба. – Они необходимы для поддержания работы социальной машины. Закон и порядок – это основная заповедь грядущего нового Механического Общества. Рад познакомиться с вами, шеф Бах. Хотелось бы, чтобы обстоятельства не сделали нас врагами.

– Рада познакомиться с тобой, Ганс.

Она осторожно сформулировала следующий вопрос. Ей не нужно будет демонстрировать жесткий подход, чтобы противопоставить себя общительному и дружелюбному Бирксону. Не надо быть антагонистом, но никому не станет хуже, если она задаст вопросы насчет мотивов.

– Скажи вот что, Ганс. Ты говоришь, что ты не луддит. Что любишь машины. А знаешь ли ты, сколько машин уничтожишь, если взорвешься? И, что еще важнее, что ты сделаешь с социальной машиной, о которой толкуешь? Ты ведь уничтожишь целый город.

Казалось, Ганс подыскивает слова. Он помедлил с ответом, и Бах ощутила первый проблеск надежды с момента, когда началось это безумие.

– Ты не понимаешь. И смотришь на все с органической точки зрения. Для тебя важна жизнь. А машину жизнь не заботит. Повреждение для машины, даже социальной машины, это просто нечто такое, что подлежит ремонту. В каком-то смысле я надеюсь подать пример. Я хотел стать машиной…

– А наилучшая, абсолютная машина, – вставил Бирксон, – это атомная бомба. Это конечная точка всего механического мышления.

– Совершенно верно, – с явным удовольствием подтвердила бомба. Приятно, когда тебя понимают. – Я стремился стать наилучшей из всех возможных машин, и ею должно стать вот это.

– Прекрасно, Ганс, – выдохнул Бирксон. – Понимаю, о чем ты говоришь. Поэтому если мы продолжим эту линию мышления, то логически придем к выводу…

И он пустился в обсуждение тонкостей нового механистического взгляда на мир.

Бах пыталась решить, кто из этой парочки безумнее другого, когда ей вручили еще одно сообщение. Она прочитала его, затем попыталась улучить момент, чтобы вклиниться в разговор. Но подходящего момента не оказалось. Бирксон все более возбуждался и чуть ли не с пеной у рта обнаруживал точки согласия между собой и Гансом. Бах заметила, что ее полицейские нервничают, стоя вокруг и напряженно прислушиваясь к разговору. По их лицам был ясно – они опасаются, что их подставили и что, когда обратный отсчет закончится, они так и будут стоять, наблюдая за интеллектуальным пинг-понгом. Но задолго до этого на нее может свалиться мятеж. Некоторые из них уже делали рефлекторные движения рукой, нашаривая оружие, и, вероятно, даже не осознавали этого.

Бах коснулась рукава Бирксона, но тот снова от нее отмахнулся. Проклятье, это уже слишком! Она схватила его и едва не свалила, разворачивая так, чтобы ее рот оказался вблизи его уха, и прорычала:

– Послушай, идиот, они уже готовы сделать снимок. Тебе надо постоять в стороне. Будет лучше, если мы все окажемся в укрытии.

– Оставьте меня в покое, – огрызнулся он и вырвался. Все так же широко улыбаясь. – А это становится интересным, – произнес он нормальным голосом.

В тот момент Бирксон был на волосок от смерти. На него были нацелены три ствола из круга полицейских, и они ждали только приказа открыть огонь. Им не нравилось, что с их шефом обращаются подобным образом.

Бах даже была готова отдать такой приказ. Ее останавливало только одно. Она знала, что после смерти Бирксона машина может сработать преждевременно. Сейчас она могла лишь убрать Бирксона с дороги и действовать вместо него, насколько это в ее возможностях, зная при этом, что обречена на неудачу. Но никто не посмеет сказать, что она не дала эксперту шанс.

– Но мне вот что интересно узнать, – говорил Бирксон. – Почему именно сегодня? Что такого произошло сегодня? В этот день Сайрус Маккормик изобрел косилку, или что?

– Сегодня мой день рождения, – застенчиво ответил Ганс.

– Твой день рождения? – Бирксон ухитрился изобразить изумление, узнав то, что уже было ему известно. – День рождения. Так это же здорово, Ганс! Желаю тебе еще много счастливых повторов, друг мой. – Он повернулся к полицейским, энергично взмахнув руками. – Давайте споем. Ну же, ведь это его день рождения, в конце концов. С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя, с днем рожденья, дорогой Ганс…

Он пел громко и фальшиво, он описывал руками круги безо всякого чувства ритма. Но его мания оказалась настолько заразительна, что несколько полицейских к нему присоединились. А Бирксон бегал по кругу, вытягивая из них слова широкими гребками рук.

Бах прикусила щеку изнутри, чтобы не выйти из себя. Она тоже пела. Эта сцена была настолько нелепой, настолько невероятной…

Осознание этого поразило не только ее. Один из ее полицейских, смелый человек, который, как ей было лично известно, проявил мужество под огнем, упал ничком, потеряв сознание. Женщина-полицейский закрыла лицо руками и выбежала в коридор, беспомощно кашляя. Она нашла альков, где ее и стошнило.

А Бирксон продолжал распевать. Бах уже наполовину вытащила пистолет из наплечной кобуры, но тут Бирксон издал восторженный вопль.

– Что за день рождения без вечеринки? – вопросил он. – Давайте устроим большую вечеринку! – Осмотревшись, он остановил взгляд на цветочном магазине и направился к нему. Проходя мимо Бах, он шепнул: – Теперь делайте снимок.

Его слова подстегнули ее. Ей отчаянно хотелось верить, что он знает, что делает, и как раз в тот момент, когда его безумие казалось полным, он продемонстрировал ей свой метод. Отвлечение. Пожалуйста, пусть это будет отвлечение. Она повернулась и подала заранее согласованный сигнал полицейскому, стоявшему на краю площади Процветания.