Голубое шампанское - Джон Варли

Бах не могла взглянуть на ситуацию под таким углом. Она пыталась, но ситуация так и осталась для нее кошмаром с совершенно новыми пропорциями. Как он может сравнивать смерть миллионов со случайным актом насилия, в котором могут пострадать трое или четверо? Такое было для нее знакомо. Бомбы взрывались ежедневно в ее городе, как и в любом человеческом городе. Люди вечно были чем-то недовольны.

– Я могу спуститься… нет, здесь это будет «подняться», верно? – Бирксон пробормотал что-то насчет культурных различий. – Короче, дайте мне достаточно денег, и я готов поставить на то, что прямо сейчас поднимусь в ваши трущобные районы и куплю столько килограммов урана или плутония, сколько захотите. А это, кстати, то, чем следует заниматься вам. Купить можно что угодно. Что угодно. За хорошую цену на черном рынке можно было купить материал оружейного качества еще в 1960-е или около того. Это стоило бы весьма дорого, потому что количество товара ограничено. Пришлось бы подкупать очень много людей. Но сейчас… словом, подумайте об этом.

Он остановился, похоже, смущенный такой вспышкой эмоций.

– Я немного читал об этом, – извинился он.

Бах подумала о его словах, возвращаясь следом за ним к ограждению. Он сказал правду. Когда контролируемый термоядерный синтез оказался слишком дорогим для широкомасштабного применения, человечество выбрало реакторы-размножители на быстрых нейтронах. Иного выбора не было. И с того момента атомные бомбы в руках террористов стали ценой, которую человечество приняло. И ценой, которую оно продолжает платить.

– Я хотела задать еще один вопрос, – сказала она.

Бирксон остановился и повернулся к ней. Его улыбка была ослепительной.

– Спрашивайте. Но вы готовы принять мою ставку?

На секунду она не сообразила, что он имеет в виду.

– О, так вы говорите, что поможете нам обнаружить подпольных торговцев ураном? Я буду благодарна…

– Нет-нет. О, я вам помогу. Уверен, что смогу установить контакт. Я такое проделывал до того, как вступил в эту игру. Я вот что имел в виду: вы готовы поставить на то, что я не смогу их найти? А ставкой может стать… скажем, совместный ужин, как только я их найду. В течение семи дней. Как насчет такого?

Бах думала, что у нее только два варианта на выбор – уйти от него или убить его. Но она отыскала третий.

– Вы человек азартный. Пожалуй, я могу понять, почему. Но вот о чем я хотела вас спросить. Как вы можете оставаться таким спокойным? Почему это не действует на вас так, как на меня и моих людей? Только не говорите, что просто потому, что вы к такому привыкли.

Бирксон подумал.

– А почему бы и нет? Знаете, привыкнуть можно к чему угодно. Так как насчет нашего спора?

– Если вы не прекратите об этом говорить, – спокойно ответила Бах, – я сломаю вам руку.

– Хорошо.

Он больше ничего не сказал, а она ни о чем не спрашивала.

* * *

Огненный шар вырос за миллисекунды в инферно, которое едва ли может быть описано понятными для людей терминами. Все в радиусе полукилометра просто исчезло, превратившись в сверхгорячий газ и плазму: опоры, застекленные окна, полы и потолки, трубы, провода, баки, машины, миллионы безделушек, книги, записи, квартиры, мебель, домашние животные, мужчины, женщины и дети. Этим еще повезло. Мощь расширяющейся ударной волны смяла две сотни этажей под собой подобно великану, усевшемуся на многослойный сандвич, проделывая дыры в стальных плитах, превратившихся от жара в пластилин, с легкостью пресса, продавливающего фольгу. Поверхность над взрывом вспучилась в безмолвную лунную ночь и треснула, обнажив белый ад внизу. Взметнулись обломки размером с городские сектора, потом центр рухнул внутрь, оставив кратер, чьи стены были лабиринтом отсеков и муравьиных туннелей, которые капали и текли, подобно теплому желатину. В радиусе двух километров от эпицентра не осталось даже следов человеческих тел. Они умерли после кратчайших страданий, а их тела были поглощены или размазаны невидимым слоем органической пленки комбинацией жара и давления, проникавшей сквозь стены и врывающейся в комнаты, где двери были плотно закрыты. Еще дальше мощная звуковая волна заставила оцепенеть тела миллиона человек, прежде чем их поджарила ударная волна, срывавшая плоть с костей и оставляющая скорченные фигуры-палочки. Действие взрыва стало ослабевать, когда ударная волна прошлась по коридорам, достаточно прочным по структуре, чтобы уцелеть, и эта прочность обернулась гибелью для обитателей лабиринта. На двадцать километров от эпицентра герметичные двери вышибало из стальных рам, как сжатые пальцами арбузные семечки.

Взрыв оставил после себя пять миллионов сожженных и разорванных трупов и десять миллионов настолько искалеченных людей, что они умрут через несколько часов или дней. Но из-за какой-то причуды взрыва Бах чудесным образом выбросило в пространство ничуть физически не пострадавшей. Она мчалась сквозь космическую пустоту во главе пятнадцати миллионов призраков, и каждый держал торт для дня рождения. Они пели. Она присоединилась к общему хору: «С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя…»

– Шеф Бах.

– Что?

По ее телу пробежала холодная волна. Несколько секунд она могла лишь смотреть сверху вниз на лицо Роджера Бирксона.

– Вы уже в порядке? – озабоченно спросил он.

– Я… что произошло?

Он похлопал ее по рукам, потом встряхнул.

– Ничего. Вы на секунду отключились. – Он прищурился. – Думаю, вы грезили наяву. Деликатная… хм… тема… я хотел сказать… что уже видел такое. Полагаю, вы пытались отстраниться от нас.

Она потерла лицо ладонями.

– Думаю, что пыталась. Но точно направилась не в том направлении. Сейчас я в порядке.

Теперь она все вспомнила и знала, что не отключалась или не отстранялась полностью от происходящего. Она видела все своими глазами. Ее воспоминания о взрыве, настолько четкие и реальные секунду назад, уже стали образами из ее кошмарных снов.

Жаль, что она не очнулась в лучшем мире. Это было чертовски несправедливо. В конце кошмарного сна всегда есть награда, разве не так? Ты просыпаешься и видишь, что все в порядке.

Но вместо этого ее ждала длинная линия полицейских в форме, держащих торты для дня рождения атомной бомбы на пятьдесят килотонн.

* * *

Бирксон приказал выключить освещение на Лейштрассе. Когда его приказ не был выполнен, он принялся разбивать фонари клюшкой. Вскоре ему стали помогать несколько полицейских.

Теперь прекрасная Лейштрассе, гордость Нового Дрездена, превратилась в мерцающий туннель, проходящий сквозь ад. Огоньки тысячи свечек на пяти сотнях тортов сделали все красно-оранжевым и преобразили людей в тускло освещенных демонов. Полицейские все прибывали, неся торопливо упакованные подарки, цветы и шарики. Ганс, человечек, который теперь был лишь мозгом и нервами, плавающими в свинцовом контейнере; Ганс, причина всего этого и именинник, с нескрываемым восторгом наблюдал за событиями через батарею подвижных телекамер. Он громко распевал.