Риф - Валерий Игоревич Былинский

старик. — Помириться с ними, а? Побрататься. Как вы думаете?

Его глаза блестели в темноте. Девочка смотрела на Андрея, словно ожидая, что он скажет. Но он молчал.

— Они же хорошие? Да? Ведь все на свете всегда хорошие, так, да? — заискивающе спрашивал старик.

Они молчали.

— Ну ответьте же, хорошие или нет?!

— Знаете, а я пойду… — старик встал. — Я точно знаю, что все на свете хорошие, добрые… — он сплюнул на ладонь, залихватски пригладил волосы на голове, застегнул воротник рубашки. — Как я выгляжу, а? Ничего? О, я скажу им. Они поймут. Какие же все идиоты! — с вызовом глянул он вверх. — Попрятались, сволочи… Ну так что, я пойду? — он посмотрел на девочку и Андрея так, словно спрашивал разрешения.

Он и она молчали.

— Ладно, за вас я тоже попрошу, не волнуйтесь, — важно кивнул старик.

Ровный, прямой, он шагнул в темноту. Какое-то время слышалась бодрая песня, которую напевал старик: «Лаша те ми канта-а-а-аре…» Через минуту в темноте вспыхнул глухой звук — словно свалилось с неба что-то очень тяжелое, но не достигло земли и резко остановилось. Послышался вскрик, хруст и все смолкло.

— Конец… — услышал Андрей голос девочки.

Он посмотрел на нее — она сидела на земле, закрыв лицо руками. Наконец-то что-то заподозрив, он попробовал отвести руки девочки от ее глаз:

— Ну-ка, посмотри на меня…

— Не трогайте меня!

Тогда Андрей с силой оторвал ее руки, но девочка зажмурила глаза.

— Посмотри на меня! — заорал он.

Девочка вскрикнула и раскрыла свои глаза, в которых дрожали слезы.

Она была совсем не тот человек, что был с ним в вагоне на полке. Не тот, не та, не она…

— Я… не узнаю тебя… — сипло сказал Андрей.

— Простите меня, пожалуйста… — девочка всхлипнула, — я не с вами, да. Я ушла от вас, да, да, да!

«Что же делать?» — трусливо задрожал в нем вопрос.

— Прости… — говорила девочка сквозь рыдания, — но я не знаю. Не знаю, не знаю, не знаю…

В это время холодное дыхание приблизилось, нависло над их головами. Невидимое в темноте огромное животное подошло, остановилось и теперь, сипло дыша, смотрело на них с высоты, выжидая. Но почему-то оно не спешило их убивать. Может оно насытилось? Или… Или старик все-таки успел за них попросить, выпросил их, а? Они же все хорошие… Да? Скажите хоть вы сейчас — хорошие? Дрожа, Андрей медленно поднял голову и тут же встретился с холодным красноватым взглядом доисторической твари.

— Окей, — беззвучно усмехнулись эти глаза, — теперь я буду с тобой. Узнаешь?

Он дернулся, словно от сильного удара током, и открыл глаза.

Темно. Стучат колеса, по купе плавают сполохи фонарного света, проникающего сквозь окна вагона. Вспотевший во время сна — влажный воротник рубашки неприятно прилипал к шее — Андрей слез с полки, надел туфли. Приснившийся сон почти стерся из его памяти, осталось только смутное ощущение какого-то пережитого ужаса.

Поезд подъезжал к станции.

Странно, что проводник не включает свет. Андрей вышел в коридор — тот был пуст. И тихо, словно он единственный пассажир.

Андрей пошел по коридору. Вскоре он заметил, что в некоторых купе, двери которых открыты, на полках спят пассажиры.

Но ведь это конечный пункт прибытия, он точно помнил.

Андрей заглянул в одно из купе. Там в полутьме на верхней и нижней полках спали, накрытые одеялами, мужчина и женщина. Они лежали тихо, словно мертвые.

Преодолев себя, Андрей наклонился к женщине, прислушался и уловил ее дыхание. Мужчина наверху тоже едва слышно дышал.

Но почему же они спят?

Андрей потормошил их. Они не просыпались.

Он вошел в следующее купе, в котором спали девочка лет десяти, толстая пожилая женщина и старик.

— Эй, поезд пришел, вставайте! — крикнул он. Никто не просыпался.

Он снова крикнул.

Переходя из купе в купе, он будил и кричал. И пугался собственного крика, потому что чувствовал, что пытается разбудить мертвецов. И что-то странно неприятное, нехорошее витало в этом густом темном воздухе поезда, над этими неживыми спящими людьми, и над ним, Андреем.

В одном из купе Андрей задержал взгляд на спящем мальчике лет десяти. У него было такое лицо, словно там, во сне, ребенок чего-то страшно боялся.

И тут Андрей понял: его собственный, только что приснившийся, сон перешел границу реальности. И находится сейчас здесь, рядом с ним, в этом вагоне и снаружи его. Везде. Сбылось давнее предчувствие, что когда-нибудь один из приснившихся кошмаров продолжится после пробуждения…

Чувство неизбывной, какой-то запредельной, неземной силы тоски, какая бывает, наверное, только в момент рождения или смерти, заполнило все его существо.

Мальчик что-то сказал во сне. Наклонившись, Андрей прислушался и уловил едва слышное прерывистое дыхание спящего существа, увидел дрожь маленького тела. Ребенок лежал в беззащитной позе младенца, зажав между коленями руки, крепко стиснув — словно зубы — глаза.

«Что же делать?» — услышал он глухо где-то в себе. Андрей встал. Но тут же, посмотрев внутрь себя и одновременно куда-то гораздо дальше, он снова склонился над мальчиком, взял его тонкую руку в обе свои и горячо, радостно зашептал ему в ухо:

— Не бойся, я тут, рядом. Вот он я, здесь… Я всегда буду с тобой. Слышишь? Я не уйду. Я рядом. Я с тобой. Я буду с тобой, даже если уже все равно. Слышишь?

Поезд прибыл.

ДВОЕ В ВЕСНЕ

На улице, в марте, я встретил двух школьниц, класс десятый — одиннадцатый. Войдя в магазин, я почувствовал их взгляд. Я покупал кепку, а они стояли сзади, заглядывали в зеркало, смеялись. В помещение проникало солнце, и одна из продавщиц, сложив ноги, сидела на подоконнике и смотрела в окно. Пожалуй, все в этом магазине смотрели в окна, за которыми тихо шумела весна.

Девушки за спиной хохотали. Моя досада перешла в смущение, потом я оглянулся — их лица сверкнули на солнце как две капли воды. Из-за них я ничего тогда не купил. Выйдя на улицу, я почувствовал себя забытым. А девушки шли впереди, болтая о своем, у них были маленькие цветные рюкзаки: точь-в-точь школьницы, последний класс, шестнадцать лет.

В моей сумке лежал букет нарциссов для женщины, директора фирмы, заказавшей мне рекламный клип. Конечно, если бы я нес букет жене, я бы не подарил его девчонкам.

Я разделил цветы пополам, догнал школьниц. Их веселое недоумение быстро перешло в спокойный проницательный интерес. Я что-то говорил им, бессмыслицу, ведь я давно не знакомился ни с кем вот так запросто, на улице. Казалось, они понимали меня, особенно одна, повыше