Шторм. Отмеченный Судьбой - Екатерина Беспалова

что угодно: прошло полтора года. Но ты же сам видел, как ей было плохо.

– Она держалась до тех пор, пока мы не убедили её, что Шторм воспользовался ею, намеренно напоив и доведя до бессознательного состояния. Давление, которое оказывали, не оставило ей другого выбора, как принять домыслы за истину.

– Артём…

– Да, все аргументы выглядят притянутыми за уши, но чем больше думаю, тем сильнее понимаю: это на самом деле может быть правдой.

В кухне стало тихо. Алевтина смотрела на мужа, стараясь прогнать старые страхи прочь, но получалось с трудом. Появление новоиспечённого сына шокировало, но уверенность, что он никогда не займёт Катиного места в сердце мужчины, успокаивала. Однако теперь, когда тот пытался отказаться от обвинений, который сам же и построил, испугало не на шутку.

– Ты говоришь так, потому что узнал, что Александр – твой сын. Если бы не кровное родство, ты бы даже рассматривать эту версию не стал.

В голосе женщины послышались нотки отчаяния. В руках появилась дрожь и, закрыв лицо ладонями, она крепко зажмурилась.

– Я боялась этого с того самого дня, когда мы стали семьёй. Но ты убеждал меня…

– Алевтина…

– Я поверила, однако Судьбу не проведёшь.

– Алевтина! – повысил голос генерал-майор. – Услышь меня, родная! Они. Любят. Друг. Друга. – Продиктовал отдельно каждое слово он. – Любят! Я сейчас пытаюсь найти лазейки, думая в первую очередь о нашей дочери, а не о себе.

Тишина. Его не слышали.

– Послушай меня, дорогая, – Артём взял её за руки, – сержант двадцать лет считал отцом Бориса Шторма, неужели ты думаешь, что открытая правда изменит его отношение к нему? Думаю, нет. У меня тоже сейчас есть только один ребёнок, которого я могу назвать своим, и это – Катя.

На губах Алевтины Николаевны появилась тусклая улыбка. Вытерев мокрые дорожки на щеках, она согласно кивнула.

– Если Александр когда-нибудь сочтёт возможным наше с ним общение, я буду рад, но после всего случившегося, признаюсь, мне будет сложно смотреть ему в глаза. Особенно если догадки относительно его невиновности окажутся верными.

В этот момент в дверях кухни показалась Катя. Бледное лицо, красные глаза с глубокими тёмными тенями, сбитые волосы… Молча она прошла к шкафу и взяла с полки стакан.

– Катюша… – робко произнесла Алевтина Николаевна. – Ты… Как ты, милая?

Налив воды, Катя сделала несколько больших глотков, после чего поставила стакан на стол и также медленно двинулась к выходу из кухни.

– Кать… – позвал её Артём Геннадиевич. – Поговори с нами. Мы с мамой места не находим.

Вдруг замерев в дверном проёме, она развернулась и посмотрела на родителей. В глазах плескалась боль.

– Вот как? Ну что же, давайте поговорим. О чём сначала? О том, как однажды отправили в Чечню морального урода? Редкостный был подонок, скажу я вам, который исключительно благодаря своему жестокому характеру спас из чеченского плена вашу ненаглядную доченьку, а сам стал калекой и получил печать «Псих» в личное дело. Об этом вы хотите поговорить? Или о том, как он лишился лучшего друга, смерть которого до сих пор не может себе простить? – Из её глаз покатились слёзы. – А может, вам рассказать о том, как я без ума влюбилась в него, когда он вернулся? Хотя, пожалуй, не стоит, иначе семейный военный совет снова решит сослать его с глаз долой, благо, опыт такой уже имеется.

– Катя…

– Ах, неувязочка! – Её ладонь театрально коснулась щеки, а на лице отразилась наигранная досада. – Не получится. А почему? А потому что в этот раз он никого ни к чему не принуждал, представляете?

Алевтина Николаевна закрыла рот рукой, борясь с эмоциями. Слова дочери больно били по совести, шокируя своей язвительностью и едким сарказмом. Это говорило лишь об одном: она была в отчаянии.

– Об этом вы хотите поговорить, да? О том, что я влюбилась и провела несколько незабываемых часов в постели со своим братом?

Катя крепко зажмурилась и закрыла лицо ладонями, дав наконец волю слезам:

– Об этом?!

Не раздумывая ни секунды, так как находился ближе к ней, Артём выскочил из-за стола и в один большой шаг оказался рядом с дочерью. Сильные руки крепко обняли дрожавшее от рыданий тело ребёнка.

– Как мне жить с этим, пап? Что теперь делать?

Полные боли глаза генерал-майора метнулись к жене, ища поддержки. Меньше эмоций и больше понимания… Один секрет чуть не разрушил жизни нескольких людей, второй же мог окончательно и бесповоротно превратить их в руины. Дети не должны платить за ошибки своих родителей…

Алевтина едва заметно кивнула, вытирая текущие по щекам слёзы. Всё не должно было быть так, но рано или поздно правда всегда выбирается наружу. Видеть страдания дочери было выше её сил. Плевать на уязвлённую гордость! В конце концов, Артём прав: двадцать лет – огромный срок, а семья – не просто слово. Мы любим сердцем и душой – что бы ни говорили окружающие, их сложно обмануть…

Глава 2.23. Два пути – одна жизнь

Глава 2.23. Два пути – одна жизнь

Лучше познать любовь и потерять её, нежели не познать любви вовсе[1]… Тот, кто придумал эту высокопарную ерунду, по-видимому, никогда не любил и никого не терял. Говорил о том, о чём сам не имел ни малейшего представления. Боль и безысходность от того, что мир больше не будет, как прежде, убивали. По-настоящему его мог понять лишь слепой, имевший возможность видеть и вмиг потерявший эту способность.

Мрак – абсолютный, осязаемый и до одури страшный. Липкий, вязкий, как смола, дёготь или гудрон. Он заполняет тебя всего до краёв. Ты кричишь в пустоту, но никто не слышит. Никто, и даже ты сам. Беспомощность, паника, надежда – какие бы чувства ни двигали тобой, мёртвая тишина и полный штиль поглощают их, пресекают на корню стремление выжить и выбраться к свету. Почему? Потому что ты знаешь, что света нет…

Лёжа на деревянном мостике, находившемся у небольшого озера перед коттеджем, Александр смотрел на звёздное небо. Холод осенней ночи пробирал до костей. Лёгкие летние джинсы и толстовка, надетая на голый торс, почти не давали тепла. Дрожь, в очередной раз пробившая замёрзшее тело, не убедила в необходимости вернуться в дом. Здесь было красиво… Красиво, спокойно и… чертовски холодно.

Шторм