Одиночка - Эндрю Гросс

землю лицом в грязь. Блюм бросился к нему и помог подняться.

— Спасибо большое. Вам обоим, — Блюм поднял оглоблю и потянул платформу прочь. Ройзман еле тащился, опираясь на Натана, харкая кровью и согнувшись в три погибели. Блюм оглянулся и увидел, как старший эсэсовец хлопнул молодого по плечу и сочувственно подмигнул.

И все-таки они прорвались.

— Неужели пронесло. Ты как? — встревоженно спросил Блюм, как только они отошли на приличное расстояние от охранников. Несколько заключенных и эсэсовцев остановились понаблюдать за происходящим.

Ройзман закашлял и кивнул. А потом победно подмигнул Блюму.

— Пара тычков под ребра — лучше, чем пуля в башке, если бы он открыл дверцу. И повезло, конечно… — ухмыльнулся он. — А все потому, что я столько раз подмазывал этого козла, что ему очень не хочется потерять навсегда такой источник дохода.

Блюм заглянул в глаза хитрецу-слесарю и не смог сдержать улыбки.

— Да и кому тут нужны зубы? — Ройзман сплюнул кровью. — Все равно кормят только супом.

И он опять засмеялся.

Они дотащили тележку до ремонтного сарая. Убедившись, что поблизости никого нет, Блюм открыл дверцу и прошептал:

— Лиза, можно вылезать. Опасность миновала.

Они слегка отпустили шланг, чтобы она выбралась из кожуха. Лиза повисла на Блюме и не хотела его отпускать. Потом она обняла Ройзмана.

— Держи, — Натан протянул сестре полосатый костюм, который ему достал Шетман. — Быстро переодевайся, вон там.

Она зашла за машину и, сняв с себя платье, надела мужскую робу.

Роба была великовата и висела на ней, как на вешалке, отчего Лиза казалась совсем тощей. Блюм отдал ей свою шапочку. С обритой головой и гладкими щеками Лиза походила на паренька лет четырнадцати-пятнадцати. Но этого было достаточно.

— Постой, — Ройзман взял пригоршню пыли, растер ее в ладонях и вымазал Лизе лицо. От этого она стала выглядеть на пару лет старше. — По крайней мере, теперь тебя возьмут на работы. Добро пожаловать в мужской лагерь.

— Спасибо тебе, — Блюм крепко пожал ему руку.

Он ни не представлял, что будет так рад снова оказаться в этом аду.

Ждать оставалось всего четыре часа.

Глава 56

— Курт? — Грета Акерманн удивленно обернулась, когда супруг вошел в спальню.

Было всего три часа, она собиралась идти в лазарет. Муж редко появлялся дома в это время дня. Она только что причесалась и выбрала скромное платье.

— Не слышала, как ты пришел. Ты обедал?

— Я не хочу есть, — он обошел ее и со спины наблюдал, как жена надевает платье поверх белья. — Давай я тебе помогу.

— Я попрошу Гедду собрать на стол. Думаю, у нас в холодильнике еще осталась курятина.

— Я уже пообедал, — произнес Акерманн, не спуская с жены глаз. Он приблизился и обнял ее сзади. — О, ты хорошо пахнешь. Давно мы не были вместе.

— Не сейчас, Курт, пожалуйста… — Она попыталась отодвинуться от него. — Я ухожу в лазарет на пару часов. Обещала помочь медсестрам…

— Жалко тратить твой чудесный аромат на этих хворых жидов, — ответил Акерманн, не разжимая объятий. Он уткнулся носом ей в шею. — Они так и так скоро умрут. Или у тебя свидание с твоим евреем? Ты для него так вырядилась? Расстегнешь пуговку-другую и бросишь взгляд украдкой? Не думай, что мне ничего не известно…

— Что тебе известно, Курт? Не городи ерунды, — она попыталась опустить платье. — Да он совсем ребенок. К тому же сегодня четверг. А мы с ним играем по вторникам. И вообще, ты же просил меня больше с ним не встречаться.

— Это правильно, — обрадовался он. Одну задачу решили. Теперь дальше. Он снял фуражку и бросил ее на постель. Потом расстегнул верхние пуговицы кителя. — Мы давно не были вместе. Ты не спала со мной с той ночи, когда мы ходили в гости к фон Холленсам. Прошло уже несколько месяцев.

— Да, и насколько я помню, в ту ночь ты был пьян. В любом случае, Курт, пожалуйста, мне пора идти. Меня ждут, — она попыталась выскользнуть из его объятий.

Он прижался к ней сзади, держа одной рукой под грудью, а другой — за плечо.

— Пожалуйста, Курт… Возвращайся на службу, если ты ради этого пришел. Сейчас не время.

— Сейчас не время, а когда время? — Он лизнул мочку ее уха, обняв еще сильней, и зашептал ровным голосом: — Но ты была бы готова сделать это с ним? Со своим шахматистом-жиденком? Разоделась и поимела бы его, да? Но не меня. Своего мужа.

— О чем ты говоришь, Курт? Я… Ты делаешь мне больно. Прошу, отпусти меня, — она стала вырываться, но он только сильней сжимал ее. Он не отпустит. Она ненавидела его, когда он был таким. Обычно это бывало, когда он напивался. Она чувствовала, что он возбужден и готов к бою.

Грета действительно не подпускала его к себе уже несколько месяцев. Она едва могла стерпеть, когда он случайно касался ее в постели. За ужином ей приходилось выслушивать его вымораживающие отчеты: сколько поступило, сколько обработали, план выполнили. Она ходила в гости к его коллегам и, заставляя себя улыбаться, смотрела, как он и его сослуживцы-офицеры напивались и орали свои идиотские песни. Терпела бесконечный бубнеж о его жертвах ради карьеры, об амбициях и о том, чего он на самом деле стоил, о его мечте занять место Хосса, которого скоро повысят, а еще о том, что он использовал эту адскую дыру, чтобы обеспечить их благополучное будущее. Она ненавидела его голос, его прикосновения и стыдилась своего незрелого решения поддаться мимолетному порыву и выйти за него замуж. А теперь она в ловушке. И когда он после всего отворачивался от нее в постели, она испытывала ужас от того, что может забеременеть. А вдруг она носит его ребенка? Что тогда?

— Курт, нет, — она скорее позволит жабе целовать ее в шею. Грета оттолкнула его. — Пожалуйста…

— Не нет, а да, — ответил он. В его тоне прозвучала угроза. — Сегодня ты меня не оттолкнешь. Не будет никаких «нет», Грета. Только «да».

— Я не одна из твоих заключенных, Курт, — она бросила гневный взгляд в зеркало. — Ты не можешь приказывать мне, что делать, а что нет.

— На самом-то деле, Грета, ты — моя узница. Ты — моя жена. И да, я тебе приказываю, — он провел пальцами по ее руке. — И с этим ничего не поделать.

Она развернулась к нему, в ее глазах пылал огонь:

— Тогда мой ответ «да», Курт.

— Да? — он улыбнулся, довольный тем, что ему наконец удалось ее убедить.

— Да, я скорее лягу в постель с евреем, чем