Что я сделала ради любви - Сьюзен Элизабет Филлипс

— Или «Первобытного страха».

— Нет. Эд Нортон смотрелся бы лучше.

Отец улыбнулся, и оба замолчали. Нейтральные темы истощились. Джорджи поставила чашку на изразцовый стол и попыталась вести себя как взрослый человек.

— Я ценю все то, что ты сказал сегодня Лансу, но у вас двоих свои отношения, и мне не хотелось бы их портить.

— Ты действительно воображаешь, что я буду продолжать дружбу с ним после того, как он с тобой поступил?

Конечно, нет. Отец слишком заботился об ее имидже, чтобы допустить встречи с Лансом на людях. Луч солнца посеребрил его волосы.

— Ты весьма трогательно защищала Брэма сегодня. Однако сомневаюсь, чтобы кто-то этому поверил. Что у вас общего, Джорджи? Объясни — может, я пойму. Объясни, как можно мгновенно влюбиться в человека, которого презираешь? Человека, чей…

— Он мой муж. И я больше ничего не желаю слушать.

Но перчатка уже была брошена, и он подошел ближе.

— Я надеялся, что ты наконец успела понять, что он за человек.

— Что значит «наконец»? Я давно все поняла. И потом, мой первый брак не был особенно успешен.

— Просто Ланс был неподходящим для тебя человеком.

Наверное, во всем виноваты вертолеты. Они так шумели, что искажали слова.

— Прости? — переспросила Джорджи.

Отец отвернулся от нее.

— Я согласился на твой брак с Лансом, хотя знал, что он никогда не сделает тебя счастливой. Но больше я не повторю своей ошибки. Конечно, на людях я буду вести себя как полагается, однако наедине с тобой ничто не помешает мне высказывать свое мнение. У меня больше не хватит духу притворяться, будто все в порядке.

— Погоди! О чем ты?! Ведь это ты познакомил меня с Лансом! Ты его обожал!

— Как актера. Не как твоего мужа. Но ты не желала слышать ни слова против.

— Ты ни разу не сказал, что он тебе не нравится. Утверждал только, что его характер не так многогранен, как мой, намекая этим, что я должна быть более целеустремленной.

— Я вовсе не это имел в виду. Ланс — неплохой актер. Он нашел свою нишу и достаточно умен, чтобы не прыгать выше головы. Но он никогда не обладал индивидуальностью. Самобытностью, если хочешь. И всегда предоставлял окружающим рисовать его образ, каким они его видели. До встречи с тобой он почти не читал книг. Это ты сумела привить ему интерес к музыке, танцам, искусству, даже текущим событиям. Ланс легко поддается влиянию тех, кто в этот момент находится рядом, а это значит, что он действительно хороший актер. Но хорошего мужа из него не вышло. Мне было неприятно видеть, как ты ведешь себя с ним, — продолжал отец. — Словно благодарна за то, что он выбрал тебя, хотя благодарить должен бы он. Ланс подпитывался тобой. Твоим чувством юмора, твоим любопытством, твоей общительностью. Все эти вещи даются ему нелегко.

— Поверить не могу… Почему ты ничего не сказал? Почему не объяснил, как относишься к нему?

— Каждый раз, когда я пытался, ты вся ощетинивалась. Боготворила его, и никакие мои увещания ничего бы не изменили. Да и что дали бы все мои слова? Ты бы только возненавидела меня еще больше.

— Тебе следовало быть честным со мной. Я всегда считала, что к нему ты относишься лучше, чем ко мне.

— Тебе удобно думать обо мне самое худшее.

— Ты винил меня в этом разводе.

— Никогда. Но я виню тебя за брак с Брэмуэллом Шепардом. Невероятная глупость…

— Стоп. Больше ни слова.

Джорджи прижала пальцы к вискам. Ей было не по себе. Сказал ли отец правду или пытался переписать историю, чтобы сохранить иллюзию собственного всемогущества?

В доме непрерывно звонили телефоны. Жужжало переговорное устройство у ворот. Над домом пролетел третий вертолет. Еще ниже, чем первые два.

— Это безумие, — беспомощно пролепетала Джорджи. — Поговорим обо всем… позже.

Лора подождала ухода Джорджи, прежде чем самой выбраться на веранду. Пол выглядел таким беззащитным, как только может выглядеть несгибаемый стальной мужчина. Он по-прежнему оставался для нее тайной. Такое самообладание! Она не могла представить, чтобы он смеялся над сальным анекдотом, не говоря уже о том, чтобы корчиться в нахлынувшем оргазме. Не могла представить его проявляющим какие-либо бурные эмоции.

По голливудским стандартам он жил скромно. Водил «лексус» вместо «бентли», владел не особняком, а таун-хаусом с тремя спальнями. Не имел секретарей и слуг и встречался с женщинами своего возраста. Какой еще пятидесятидвухлетний житель Голливуда способен на такое?

За эти годы она потратила столько энергии на неприязнь к Полу, что считала его не чем иным, как символом ее собственной неумелости. Но она только сейчас обнаружила его ахиллесову пяту, и что-то в ней дрогнуло.

— Джорджи — прекрасный человек, Пол.

— Воображаете, я этого не знаю?

До чего же быстро он вернулся к своему обычному замороженному состоянию!

— Именно так выделаете карьеру? Подслушивая чужие разговоры?

— Это вышло ненамеренно, — оправдывалась она. — Я вышла сюда в надежде, что здесь связь лучше, но, услышав ваш разговор, побоялась помешать.

— Не проще ли было зайти в дом и оставить нас одних?

— Меня потрясла ваша растерянность. Мало того, парализовала.

Она затаила дыхание, не в силах поверить, что эти слова только сейчас сорвались с ее языка. Может, свалить неуместную болтливость на последствия бессонной ночи? Но что, если это нечто более опасное? Что, если годы презрения к себе в конце концов подорвали остатки ее самоконтроля?

Пол, привыкший к ее раболепию, удивленно вскинул брови. А ведь вся ее карьера зиждилась на одной только Джорджи Йорк. Поэтому она поспешила извиниться:

— Я только хотела… вы всегда так сдержанны. Уверены в собственных мнениях и никогда не отступаете и не сомневаетесь в раз принятых решениях.

Однако, оглядев его синие слаксы и дорогую тенниску, она забыла об извинениях.

— Взгляните на себя! Со вчерашнего дня не переодевались, но выглядите идеально! Ни единой лишней складочки. Вы способны запугать кого угодно!

Если бы при этом он не бросил пренебрежительный взгляд на ее безобразно помятый топ и сбившиеся складками слаксы цвета слоновой кости, Лора, возможно, сумела бы сдержаться. Но теперь она чересчур громко сказала:

— Поймите, вы говорили со своей дочерью! Единственным ребенком.

Его пальцы сжали чашку с кофе, оставленную Джорджи.

— Я знаю, кто она.

— Я всегда думала, что у меня отец — неудачник. Он был мотом, не мог удержаться ни на одной работе. Но не проходило дня, чтобы он не обнял каждого из детей и не заверил, как сильно он их любит.