На волнах оригами. Музыкальный приворот - Анна Джейн

Не легкая приятная музыка, а вкрадчивые звуки ночного города на берегу моря.

Антон молча разлил по бокалам рубиново-красное вино – его аромат был таким пьянящим, что запах ванили – один из моих любимых, показался мне вдруг совершенно пресным по сравнению с ним.

– О чем молчишь, Катя? – разбил тишину, как стекло, Кейтон, и я почти слышала этот тонкий хрустальный звук.

– Думаю о тебе, – призналась я. Наши бокалы соприкоснулись.

– И что надумала? – полюбопытствовал он. – Как сбежать?

Антон произнес это спокойно, но в глазах его появился странный блеск. Или это лишь игра света и теней?

Я протянула руку и коснулась его щеки.

– Нет. Думаю о том, что хочу знать о тебе все. Хочу научиться чувствовать тебя. Понимать. Защищать. Доверять. Если ты позволишь, – мягко добавила я, глядя ему прямо в глаза.

Антон осторожно накрыл мою ладонь своей, не отводя взгляда с лица, и только кивнул.

В эти минуты мне стало как-то совершенно понятно, что я его люблю – и это не те детские восторженные чувства, которые испытывало мое сердце к Максиму, а нечто совершенно иное, куда более глубокое.

Озеро против океана.

Целое небо против его куска, видимого из окна.

Мы завели неспешный разговор.

Антон был вроде бы совершенно умиротворенным, спокойным, будто бы завтра не он улетал из города, а кто-то совершенно ему чужой. Но неожиданно для меня вдруг закурил.

Как поведал мне Филипп, если Антон курит – то сильно нервничает. А если пьет виски и курит одновременно – это просто катастрофа. Тогда, в зависимости от степени потребления алкоголя и табака, он либо злой, либо очень злой, либо безумно злой и нервный вдобавок.

– Крайне неприятная версия Кея, – добавил тогда Арин, проходящий мимо с кучей каких-то проводов – дело было в студии. И Фил с ним согласился.

Я вернулась из кухни, а он уже смолил сигарету, наблюдая за пепельно-белыми завитками клубов дыма. Увидев новую, только что распечатанную пачку сигарет, я в недоумении посмотрела на молодого человека.

– Дым мешает? – спросил Антон, глядя на город – а зрелище действительно было впечатляющим. С лоджии квартиры Тропининых открывался вид на центральные, даже ночью живущие какой-то своей особенной жизнью, кварталы города.

– Он тебе мешает, портит твое здоровье, – отозвалась я, облокотившись на перила, и наслаждаясь тем, что просто могу находиться рядом. Да, я не люблю дым, но если его это успокаивает – пусть курит.

– Заботишься обо мне, Катенька? – Антон последний раз затянулся, затушил сигарету и метко кинул ее в пепельницу. Хорошо хоть, с балкона вниз не кинул, хоть какие-то нормы этикета у нашего рокера имеются.

– А что мне еще прикажешь делать? – я улыбнулась и несколько раз провела указательным пальцем по треугольному вырезу его простой черной футболки, подчеркивающей разворот плеч.

Мне до сих пор хотелось дотронуться до него и не отпускать, и это желание граничило едва ли не с физической болью, очень приятной и мучительной одновременно. Она тотчас проходила, стоило мне коснуться Кея. Даже больше – мучение от невозможности быть рядом с ним заменялось удовольствием.

Не знаю, что чувствовал он сам, когда я была рядом. Мой ехидный внутренний голос шептал, что примерно то же, но помноженное на трижды. А еще неустанно напоминал мне о том, что Антоша у нас мальчик взрослый и просто поцелуи и ласки его только дразнят.

Я не знала, нравится ли мне дразнить его.

Конечно, нравится!

– Ты же у нас сам о себе не в состоянии позаботиться, – продолжала я, глядя с отстраненной нежностью на него, хотя это было неправдой. Заботиться Антон умел – особенно о тех, кто был ему дорог. Правда, порою делал это весьма своеобразно.

Вместо ответа немногословный в те вечер и ночь Кей наклонился ко мне, положив одну руку на мой затылок, а второй проводя вдоль спины, и после без каких-либо слов поцеловал. Делал он это с каким-то мучительным упоением, сжимая в чуть дрожащих пальцах ткань моей блузки и с силой привлекая меня к себе.

После сигареты вкус его губ был слегка горьковатым, как это обычно бывало после того, как он пил свой любимый черный несладкий кофе, и мне вдруг очень понравилось это ощущение. Я даже тогда зажмурилась, чтобы запечатлеть его в своей памяти, а Кей, поняв это, рассмеялся.

– Если хочешь, я буду курить для тебя ежедневно, – своим привычно наглым тоном прошептал он мне на ухо, заставив меня едва заметно вздрогнуть. – А после целовать.

– Хочу, – с вызовом сказала я, глядя в его немигающие глаза. – Когда вернешься.

– Я запомню, – пообещал он, гладя меня по волосам, а я прижималась щекой к его груди.

Мы стояли на лоджии, наблюдая за ночным городом сверху, словно молодые боги Олимпа, озирающие свои греческие владения. Я пила виноградный сок, задерживая его во рту и наслаждаясь вкусом напитка, а Антон пил вино и вновь курил, облокотившись о перила и глядя перед собой, почти не мигая. В темноте серые глаза казались темно-сизыми, почти черными.

Небо над нами было темное, усеянное редкими звездами, самая яркая из которых парила почти над нами. Молодой тонкий месяц едва различался в дымке.

– А ты смотришь только на красивое небо, Катя? – задал новый вопрос Тропинин, разрешая своим пальцам неспешно, как будто изучающе переместиться с моей скулы вдоль по щеке и шее до самой ключицы, на которой она замерла, заставляя меня непонятно от чего сглотнуть.

– Глупый вопрос, Антош. Любое небо может быть прекрасным.

– А сейчас оно красивое? – продолжал Тропинин, и я поняла, что имеет он в виду вовсе не небо.

Его пальцы оказались немного ниже моей ключицы, и он не сразу догадался убрать руку. Наверное, контролировать себя ему было все-таки тяжеловато.

– И сейчас.

Кея это несколько удивило.

– Что в нем особенного сейчас? Звезд и месяца почти не видно. Закат был яркий, красивый, а эта ночь… – Он отчего-то, ухмыльнувшись, замолчал.

– Ну и что? Я ведь все равно запомнила это небо, – серьезно ответила я своему музыканту. – Знаешь, почему любое небо может быть прекрасным? – Я положила обе руки ему на плечи. – Потому что оно мое. Оно над моей головой. И я могу на него смотреть. – Я погладила озадаченного Антона по волосам. – Пойми, мне не важно, насколько ты яркая звезда и звезда ли вообще. Главное для меня то, что ты – мой человек. Мое небо.

Этот дурак видел себя в двух ипостасях: и одна была похожа на яркий закатный небосвод, а вторая – на ночное невзрачное темное небо.

– А кроме яркого заката и ночи есть еще утро и день, – мягко напомнила я. И он, поняв меня, улыбнулся несмело.

А я обняла ладонями его лицо.

Мой милый Антон, я так надеюсь, что однажды ты сможешь побороть обе стороны одной своей медали: гордость и ненависть, из-за тандема которых ты и играл с людьми, пытаясь отыскать в них искренность.