Спасение Рейн - Келси Кингсли

могут причинить вреда, — сказала Рэй с меланхоличной улыбкой.

Но хотя я редко отказывался от ее компании, но тогда отказался. Потому что, честно говоря, мне хотелось увидеть одного человека — старого друга, и не хотел, чтобы кто-то еще стал свидетелем моего краха, если он вдруг случится в его присутствии.

Поэтому я шел по улице один и вспоминал тот вечер много лет назад, когда высадил ее в нескольких домах отсюда. Вспомнил, как думал, что она такая юная — «Она гребаный ребенок, ты, мудила». Забавно, что разница в несколько лет могла иметь такое значение, когда ты был так молод. Забавно, что теперь это не имело значения. Забавно, что тогда я не мог смириться с мыслью о том, что хочу ее, а сейчас желание заполняло больше моментов в моем дне, чем я мог сосчитать.

Но мысли и образы нужды и вожделения исчезли в ту секунду, как только я прошел через кованые ворота и попал на кладбище, на котором не был с тех пор, как умерла моя бабушка. В юности мне очень хотелось увидеть могилы бабушки и дедушки, но стыд за то, что я делал, не позволял мне ступить на освященную землю. Страх столкнуться с их неодобрительными призраками не давал мне покоя, и теперь, проходя мимо знакомого ряда, тихо извинялся за то, что не остановился.

— Я уже видел вас, ребята, — сказал я им, как будто они могли меня услышать. — И я вернусь. Только сначала мне нужно сделать это, хорошо? Я просто…

На самом деле я не знал, куда идти. Мне не пришло в голову заглянуть в справочник или спросить кого-нибудь, кто мог бы знать. Но я бродил, быстро просматривая имена на надгробиях, надеясь, что наткнусь на того, кого искал, до того, как стемнеет, потому что тогда не смогу видеть без фонарика — а я ни за что на свете не стал бы гулять по кладбищу ночью.

Я мог справиться со многими неприятностями, но мысль о том, что я один и окружен мертвецами, пугала меня до смерти.

Прошло полчаса, и, сворачивая в очередной ряд могил, я все больше осознавал, что солнце уже заходит, и мне пора возвращаться, когда мой взгляд упал на неожиданного призрака, к встрече с которым я должен был быть более подготовлен. Но то, как мы оба остановились как вкопанные, то, как эти глаза расширились от изумленного узнавания, когда встретились с моими, и то, как эта рука прижалась к сердцу, которое, к моему удивлению, все еще билось после стольких лет…

Я не думал, что мог быть готов к этому.

Я не думал, что когда-нибудь смог бы быть готов к тому, как мое собственное сердце пропустило тысячу ударов, а глаза защипало и обожгло от ревущего панического бегства отчаянных эмоций, пока убеждал свои ноги не бежать к ней, как это сделал бы маленький мальчик, потерявшийся слишком надолго.

— Солджер? — удивленно спросила мама Билли, с опаской шагнув ко мне.

«Она тебя ненавидела».

«Не забывай, она тебя ненавидит».

«Не забывай, что она хотела бы, чтобы ты умер».

Я не позволял своим ногам двигаться, застыв на месте у начала грунтовой дорожки.

— П-привет, — пробормотал я, заикаясь, как идиот. — Прости, я-я…

Мне не хотелось, чтобы она знала, что я ищу могилу ее сына. Не хотелось, чтобы мама Билли знала, что я собираюсь осквернить место его упокоения своим присутствием, прекрасно понимая, что она никогда не захочет, чтобы я находился в пятнадцати тысячах километров от него, когда был причиной того, что его сейчас нет здесь, а сам живу своей жизнью.

Поэтому, вместо того чтобы признать правду, я сказал:

— Я… э-э… я просто собирался прогуляться…

«Ты действительно долбанный идиот».

— Извини, — поспешно повторил я и развернулся, засунув руки в карманы, готовый бежать прочь и вернуться в дом родителей Рэй, пока кто-нибудь еще из прошлого не выскочил и не начал преследовать меня.

Но мама Билли окликнула меня, снова остановив на месте:

— Солджер, нет, подожди.

Не хотелось оборачиваться и смотреть на женщину, которая, как мне хотелось раньше, могла бы стать моей мамой. Не хотелось видеть ту ненависть, которую так отчетливо помнил после вынесения приговора более десяти лет назад. Но я слушал ее шаги, мягко ступающие по гравию, и готовился к неизбежной ответной реакции — «как ты смеешь и кем, черт возьми, ты себя возомнил». Однако я решил позволить этому случиться. Решил, что она заслуживает того, чтобы дать мне это еще раз, не будучи окруженной сотрудниками суда и жалостливым судьей. Это было меньшее, что я мог сделать после той душевной боли, которую она пережила.

Но тут мама Билли спросила:

— Как… как ты?

Это было совсем не то, не словесное избиение, которого я ожидал.

— Что? — Я осмелился взглянуть через плечо.

Мама Билли едва смогла улыбнуться дрожащими губами, но все же улыбнулась.

— Как ты поживаешь? Я… Я слышала, что тебя выпустили, и н-надеялась, что увижу тебя здесь, но…

Что? Я не мог поверить в то, что слышал, в то, что она говорила. Как, черт возьми, могло случиться, что эта женщина, которая так ненавидела меня тогда, могла улыбаться мне сейчас? В какую дурацкую кроличью нору я провалился, когда проходил через эти кованые железные ворота?

— Эм… я в п-порядке, наверное. Я…

Это было слишком неправильным. Это было ужасно и неправильно — стоять здесь, в двух шагах от места, где был похоронен труп Билли, и разговаривать с его матерью, как будто она ни разу не желала, чтобы я поменялся с ним местами.

Я вытащил одну руку из кармана, чтобы ущипнуть себя за переносицу.

— Прости. Я просто… не знаю, что сказать…

— Мне т-так жаль, — выдохнула она, выдавив из себя всхлип и быстро прикрыв рот ладонью. — О Боже, Солджер, мне так жаль.

Слезы хлынули быстрее, чем я успел среагировать, когда мама Билли рухнула передо мной на колени. Плакала, уткнувшись лицом в ладони, и выла, как раненое животное. Мое сердце умоляло обнять ее, а мозг