Украденная дочь - Клара Санчес

Не кури, не пей алкоголя, будь осторожна в общении с юношами, не возвращайся домой поздно, не употребляй наркотики. О господи, Лили говорила, лишь бы что-нибудь говорить! А ведь человек не может очень внимательно вслушиваться буквально во все, что ему говорят. Я шла в хореографическое училище через парк и думала о том, что всё, что я сейчас вокруг себя вижу, было создано для меня, для того, чтобы я всем этим любовалась и пользовалась. Да, всё — от деревянных скамеек до деревьев, неба и красноватого асфальта, по которому топали — нет, над которым порхали — мои кроссовки. Моя двоюродная сестра Кэрол была актрисой и уже снималась в телесериале. А вот у меня, наоборот, не было будущего, которое я сделала бы для себя сама. Я сегодня скажу Саманте, что ей пришло время принять участие в конкурсном отборе в школу, в которой готовят балерин для Национального балета Испании.

— Привет, — раздался рядом со мной чей-то голос.

Я испугалась оттого, как сильно концентрируюсь на своих мыслях, забывая об окружающем мире.

— А-а, снова ты… — сказала я. — Что ты здесь делаешь?

Это была девушка с перстнем, на котором изображена кобра. Ее волосы растрепал ветер. Я изобразила больше удивления, чем была удивлена на самом деле, потому что как только я ее увидела, то тут же поняла, что осознавала: она рано или поздно появится снова.

— Я оказалась здесь случайно, — ответила она. — Приглашаю тебя выпить кофе. На это уйдет минут десять. Здесь на углу есть бар. Не переживай, если ты против, я уйду.

Я смотрела на нее, ни секунды не сомневаясь, что пойду пить с ней кофе. Для меня было невыносимо вернуться домой, так и не выяснив, что же ей от меня нужно. Кроме того, что плохого она могла мне сделать?

Рядом с этой девушкой я казалась самой себе паинькой. Она принадлежала к числу тех девушек, которые везде чувствуют себя раскованно, которые не боятся ничего. Она, без всякого сомнения, была слегка чокнутой.

Бар был старым, с алюминиевыми столами и стойкой, возле которой находилось так много людей, что, чтобы привлечь внимание бармена, приходилось высоко поднимать руку. Она взяла две чашечки и поставила их на один из столов, потом достала пачку сигарет и предложила мне закурить. Я взяла из пачки сигарету, и мы обе прикурили от ее зажигалки «Зиппо», от которой пахло бензином. Я сняла куртку и, сложив ее подкладкой наружу, повесила на спинку стула. Она молча наблюдала за моими действиями. Мне вдруг стало понятно, к числу каких девушек отношусь я.

В этом месте и в этот вечер мне предстояло кардинально изменить свою жизнь.

В окна бара был виден небосвод, усеянный миллионами звезд. Девушка с перстнем, на котором была изображена кобра, отодвинула чашку с кофе в сторону и заказала себе бокал пива. Было заметно, что она нервничает. Она сидела, упершись коленями в крышку стола снизу.

Моя жизнь изменилась — хотя я тогда этого и не осознавала — в тот день, когда эта девушка зашла в наш магазин в первый раз. Бывают дни, в которые появляется много странных предчувствий и человек осознает, что скоро произойдет что-то экстраординарное, а также дни, в которые он время от времени чувствует приливы счастья, не понимая их причины. Вокруг нас имеется превеликое множество чего-то такого, чего мы не видим, но что пронизывает нас, словно невидимые тонюсенькие иголки. С того самого момента, как эта девушка вошла в мою жизнь, меня… меня охватили предчувствия. Нет, я не чувствовала, что произойдет что-то ужасное и бесповоротное — например, автокатастрофа, смерть, землетрясение. Мне просто казалось, что в моей жизни что-то изменится — не обязательно в худшую сторону, — но меня при этом ждет неприятный сюрприз.

Мне было девятнадцать лет. Глядя на выражение лица этой девушки, я поймала себя на том, что мне кажется, будто по своему жизненному опыту она старше меня лет на пятьдесят.

Моя жизнь всегда была легкой. Легкой? Нет, легкой я ее, пожалуй, не считала. Я все свое детство всячески старалась не вызвать чем-нибудь неудовольствие у Лили и у своей мамы, думала о них больше, чем о себе, стремилась не нарываться в очередной раз на фразу «Ты не знаешь, что я для тебя сделала». Однако я даже понятия не имела, как живут другие люди. Я была абсолютно уверена в том, что жизнь у всех людей одинаковая.

— Сегодня ты вышла раньше.

Я пожала плечами, отнюдь не видя для себя оснований в чем-то отчитываться. Я сидела и наслаждалась курением. Подражая Анне, я не стряхивала пепел с сигареты, и это привлекло внимание моей собеседницы. Меня и саму очень сильно раздражало, когда я видела столбик из пепла между пальцев Анны.

— Не думай, что я только тем и занимаюсь, что шпионю за тобой, — сказала моя собеседница. — Я просто шла мимо обувного магазина и, не увидев тебя там, предположила, что ты здесь.

— Случайность, — сказала я. — У тебя не было никаких оснований это предполагать. Ты ничего не знаешь о моей жизни.

— Случайностей не бывает. Для всего имеется своя причина, но мы просто почти никогда не можем ее понять.

— А какова причина того, что ты сейчас находишься здесь? И того, что ты меня преследуешь? Того, что ты не оставляешь меня в покое?

— Если я тебя раздражаю, я уйду. Не хочу, чтобы ты меня боялась. Сколько тебе лет?

— Девятнадцать, — ответила я.

— Я так и знала. Мне — семнадцать. Меня зовут Вероника. — Она посмотрела на меня с неприятной настырностью. — В глубине души мне очень больно делать то, что я собираюсь сделать. Я понимаю, что у тебя своя жизнь и что ты хорошая девушка, и я не знаю, имею ли право вырывать тебя из этой твоей жизни. Все зависит от того, насколько ты боишься правды. Ты еще можешь выбрать, я даю тебе такую возможность.

— Могу выбрать? Выбрать что?

— Либо правду, либо ложь. Иногда случается так, что толика правды и толика лжи сливаются настолько, что их почти невозможно отделить друг от друга. Однако бывает и так, что нужно выбирать одно из двух — либо правду, либо ложь.

Произнеся эти слова, она заказала себе еще пива, подняв правую руку — ту, на один из пальцев которой был надет перстень и в которой она держала сигарету. Вторая ее рука была закинута за спинку стула.

Я сидела с выпрямленной спиной, скрестив ноги, поставив локти на стол слева и справа от чашки и соединив ладони под подбородком. Моя собеседница немного нервничала. Я держалась спокойно, выжидающе и старалась выглядеть раскованной. Думаю, я вела бы себя совсем по-другому, если бы предчувствовала, что, сидя на этом стуле и за этим столом, услышу что-то такое, что, можно сказать, взорвет мне мозги. Мир, в котором я жила, вот-вот должен был рухнуть, а я вела себя спокойно.

— Что тебе обо мне известно, Вероника?

Услышав, что я назвала ее по имени, она обхватила колени руками.

— Мало. Может, даже меньше, чем я предполагаю. Но то, что я о тебе знаю, мучило меня всю жизнь.

Мне стало окончательно ясно: передо мной сидит сумасшедшая. Мне вспомнилось, что в каком-то литературном произведении фигурирует персонаж «сумасшедшая Вероника», и я подумала, что это имя ей очень даже подходит. Мне вдруг стало страшно: а если события начнут развиваться так, что Лили обо всем узнает и обвинит меня в бесчестности? Она упрекнет меня тысячу раз, не меньше. Однако мне уже надоело ее чрезмерно подозрительное отношение к людям, оказывающимся рядом со мной. Я признавала, что она жертвовала собой ради меня, работая без отдыха в нашем магазине и выполняя мои капризы. Например, когда я училась в школе, то как-то раз заявила, что не буду обедать в школьной столовой. Лили тогда решила в очередной раз пожертвовать собой: она стала приезжать в полдень, увозить меня домой, там кормить обедом и снова отвозить в школу. Отнюдь не все бабушки в мире делают нечто подобное. Кроме того, я была болезненной девочкой, подхватывавшей все вирусы, какие только имелись вокруг. У меня то и дело поднималась температура, мне приходилось проводить много времени в постели. Мама не могла кормить меня грудью, потому что молоко у нее было плохим, и ей приходилось кормить меня из бутылочки. Лили потом, насколько я помню, постоянно сокрушалась по поводу того, что у меня не выработался надлежащий иммунитет. Поэтому неудивительно, что она продолжала относиться ко мне как к маленькой девочке. Она попросту не успевала трансформировать свое отношение ко мне по мере того, как трансформировалась — то есть росла — я. Она продолжала стращать меня тем, что никому нельзя доверять, и то и дело твердила, что на свете есть только два человека, которые меня по-настоящему любят и которые не подведут меня ни при каких обстоятельствах, — это она сама и мама. Она не осознавала, что психологически угнетает меня, иногда доводя до отчаяния. Я предпочла бы, чтобы она меньше жертвовала собой ради меня и оставила меня в покое, однако в глубине души я ее понимала, а потому считала своим долгом отделять самое главное от ее «перегибов». Самое худшее в бабушках и мамах — это то, что их невозможно выкинуть из своего сердца.