О команде Сталина - годы опасной жизни в советской политике - Шейла Фицпатрик

Другим членам команды также удалось повидать мир в первые послевоенные годы. Берия был в Тегеране, Ялте и Потсдаме, хотя и в качестве начальника службы безопасности, а не советского лидера, а позже он неоднократно бывал в Берлине, где наблюдал за советскими оккупационными силами[556]. Ворошилов — что довольно удивительно, учитывая, что он потерял авторитет как военный лидер, но, без сомнения, в знак его старой дружбы со Сталиным — был приглашен в Тегеран, где вместе со Сталиным и Молотовым общался с лидерами союзников, хотя ни в Ялту, ни в Потсдам его не пригласили. В качестве председателя Контрольной комиссии СССР в Будапеште в течение первых двух лет после войны Ворошилов завел в Венгрии много друзей, не только политических лидеров, таких как Матиас Ракоши, но и деятелей культуры, некоторым из них он продолжал покровительствовать и после своего возвращения в Москву[557]. Хрущев все еще находился на Украине, имел тесные контакты с Польшей; в последние дни войны он совершал поездки в Люблин и Варшаву и вместе с Булганиным видел газовые камеры в Майданеке. Позже он станет неутомимым и увлеченным путешественником, но его первая поездка на запад, в Австрию, Венгрию и Восточную Германию в 1946 году была инкогнито, он ездил с группой экспертов, ведущих переговоры о репарациях[558].

Микоян во время войны поддерживал контакты и вел переговоры с союзниками, особенно с американцами, по ленд-лизу и другим экономическим вопросам. Из всех членов команды он больше всех стремился установить тесные экономические отношения с Западом. Еще до окончания войны они с американским послом Авереллом Гаррима-ном говорили о возможных кредитах на восстановление от Соединенных Штатов, и Микоян предлагал Сталину поднять этот вопрос в Ялте (Сталин этого не сделал). Микоян, вероятно, был недоволен тем, что его не включили в состав ялтинской делегации, и тот факт, что у него не было поездок за границу в первые послевоенные годы, вплоть до 1949 года, когда его отправили в Китай для переговоров с Мао Цзэдуном, может указывать на то, что Сталин и Молотов думали, что его энтузиазм по поводу контактов с Западом следует обуздать. Иностранцы тем не менее приезжали в Москву, и в ходе обширных переговоров с молодым британским политиком Гарольдом Уилсоном Микоян не только заключил сделку по экспорту зерна в счет кредитов военного времени, но и приобрел в лице Уилсона, который в 1960-х годах стал британским премьер-министром, личного друга[559].

Если некоторые из членов команды все еще не владели иностранными языками и им не хватало европейского лоска, то все они стремились к тому, чтобы это было у их детей. Не только одаренная Светлана Молотова порадовала отца своим знанием французского языка, сын Берии изучал немецкий с четырех лет и английский с пяти, и «владел этими языками в совершенстве». Два мальчика Маленкова учились в специальной английской школе. Ждановы, гордящиеся своим знанием немецкой культуры, были огорчены, когда увидели, что у их Юрия немецкий не так хорош, как у Серго Берии. Сергей Хрущев был лучшим в классе по английскому языку, благодаря интенсивным занятиям, которые организовала его мать, а Степан Микоян не только изучал немецкий язык в школе, но и вместе с отцом занимался у репетитора; после войны он брал частные уроки и по английскому языку. Светлана Сталина изучала английский, хотя ее отец сомневался в ее способности разговаривать по-английски и переводить, поэтому когда он во время войны пригласил домой Черчилля, она застеснялась и не стала с ним общаться[560].

Дети членов команды, которые достигли совершеннолетия в 1940-х годах, принадлежали к поколению советской элиты, влюбившемуся в Америку. Впервые стало возможно узнавать о внешнем мире из русскоязычных журналов, распространяемых в Москве союзниками. Это был журнал «Америка», созданный по образцу журнала Life и выпускавшийся Информационным агентством США, и «Британский союзник», издававшийся в Москве англичанами. Молодое поколение вполне воспользовалось этими новыми возможностями. В военное время в Куйбышеве эвакуированным членам элиты даже удавалось заполучить Life, Fortune и Illustrated London News, вероятно, их получали через западных дипломатов[561]. Именно из этих журналов, которые Светлана Сталина читала, чтобы улучшить свой английский, она узнала, что ее мать покончила жизнь самоубийством. Вероятно, это была не единственная открывающая глаза информация, которую дети команды получили из зарубежных источников. Когда Светлана поступила в Московский университет, она решила изучать историю Соединенных Штатов, это было «подсказано общим настроением и интересами тех лет» к Америке: все ее университетские друзья и первый муж интересовались историей, экономикой и внешней политикой США, потому что «все стремились узнать как можно больше о великой заокеанской демократии» [562]. Любовь к английской и американской культуре была в моде не только среди детей членов команды, но и среди многих молодых людей; работавших в Центральном комитете.

Можно было бы представить себе послевоенное будущее, в котором Сталин, получивший после победы мировую славу, перестал быть таким подозрительным, а его соратники, чья изоляция от мира исчезла благодаря международным контактам, с помощью своих подросших космополитичных детей стали бы шире смотреть на мир. Их подозрительность в отношении Запада исчезла бы, и граница с Западом, которую они вынуждены были приоткрыть во время войны, осталась бы широко открытой. Этого не случилось. Что касается команды, первый предупреждающий сигнал поступил в 1945 году, через несколько месяцев после окончания войны, когда Сталин жестоко одернул Молотова, который якобы заискивал перед Западом.

В эти месяцы здоровье Сталина было плохим. В Потсдаме у него, возможно, были проблемы с сердцем, так, во всяком случае, сообщил Newsweek. который частично принадлежал очень информированному человеку — послу США в Москве Аве-реллу Гарриману. Также у Сталина был какой-то сердечный приступ в октябре 1945 года, хотя это держали в секрете. Осенью 1945 года он впервые с 1937 года поехал в отпуск на юг, где восстанавливал силы в течение двух с половиной месяцев[563]. Как и в 1930-х годах, он даже в отпуске пристально следил за тем, как команда работала в Москве без него. Основную работу выполняла «четверка»: Молотов, Микоян, Берия и Маленков. Читая обширные ежедневные сводки иностранной прессы, Сталин обнаружил, к своей ярости, что в ней полно слухов о его плохом здоровье и скором выходе на пенсию, а также спекуляций о его преемнике. В качестве возможного преемника часто называли Молотова. Молотов был хорошо известен на Западе благодаря своим поездкам в качестве министра иностранных дел, и его изображали представляющим «новый сильный Советский Союз, требующий равного места среди великих держав мира». Это был явный контраст с образом старой, слабой и маргинализованной на международном уровне страны, которой Сталин руководил последние два десятилетия. Писали, что Молотов, «второй гражданин Советского Союза после Сталина», очень популярен в СССР и «приобрел огромную власть» (Сталин подчеркнул этот отрывок синим карандашом)[564].