Эрос невозможного. История психоанализа в России - Александр Маркович Эткинд

кружка психоаналитическую практику. Существование Казанского кружка, однако, имело важные организационные последствия.

Психоанализ при Наркомпросе

В мае – июне 1922 года в Москве образуется Русское психоаналитическое общество (РПСАО). В бумагах Главнауки Наркомпроса сохранились его учредительные документы35. Психоанализ, сказано в них, «по существу своему является одним из методов изучения и воспитания человека в его социальной среде, помогает бороться с примитивными асоциальными стремлениями недоразвитой в этом смысле личности и представляет громадный интерес как в области чистой науки, так и в прикладных». За этим следует длинный список «прикладных знаний», в котором психиатрия занимает последнее место. Заявка подписана 14 лицами; среди них четыре педагога (все занимают руководящие должности в Наркомпросе), четыре врача, два профессора искусствоведения, два профессора физики и два писателя36. Подписи под заявкой собирались в сентябре 1922 года. Первыми стоят подписи Отто Шмидта и Ивана Ермакова.

Наркомат просвещения был необыкновенным учреждением. Огромная и все разбухавшая бюрократическая структура управлялась глубоко несходными между собой людьми. Вернувшиеся с фронтов большевистские комиссары сидели за одним столом с популярными деятелями артистической богемы; старые министерские чиновники – с радикально настроенными энтузиастами небывалых методов просвещения; университетские профессора – с женами высших чинов нового руководства. «Наша служба в Наркомпросе мне вспоминается как отрадный оазис, где соединяешься с друзьями, вырабатываешь какие-то светлые утопии во всемирном масштабе и забываешь на время кошмар, тебя окружающий», – писала дочь Вячеслава Иванова, работавшая в 1918–1920 годах в Школьном отделе под началом Надежды Брюсовой, сестры знаменитого поэта. Сам Иванов заведовал в этом оазисе одной из секций Театрального отдела. Его начальником была Ольга Давыдовна Каменева, сестра Троцкого и жена другого большевистского лидера, Льва Каменева. Жена самого Троцкого заведовала соседним, Музейным отделом Наркомпроса37.

Светлые утопии рассматривались в невероятных сочетаниях и утверждались на высоком бюрократическом уровне, унаследованном от учреждений Российской империи. К примеру, 24 декабря 1924 года президиум Государственного ученого совета (ГУСа) Наркомпроса под председательством Михаила Покровского рассмотрел такие вопросы: утверждение производственного плана научно-художественной секции ГУСа по докладу замечательного авангардистского художника Давида Штеренберга; «О принуждении Отделами народного образования покупать с их складов книги, запрещенные ГУСом»; докладную записку профессора Ильи Ивановича Иванова «Об искусственном скрещивании человека с обезьяной». По последнему вопросу докладывал Отто Юльевич Шмидт, которому и было поручено организовать комиссию для «проработки» этого предложения38.

Из членов-учредителей Русского психоаналитического общества аналитическую практику, насколько нам известно, имели только трое: Иван Ермаков, Юрий Каннабих и Моисей Вульф; и лишь последний представлял фигуру, пользовавшуюся признанием коллег за рубежом. Участие ведущих теоретиков педагогической реформы Станислава Шацкого и Павла Блонского, а также руководителя Главного управления социального воспитания Наркомпроса Г. П. Вейсберга обеспечивало психоаналитикам официальную поддержку, но и требовало отдачи в масштабе и формах, привычных новой власти. К этой группе примыкал и существенно ее усиливал один из профессоров, Отто Шмидт, политическая карьера которого начинала в это время стремительный взлет[20].

Действующие лица и исполнители

Странное имя и характерная внешность этого человека будут знакомы в СССР всем. Знаменитый полярный исследователь Отто Юльевич Шмидт (1891–1956), руководитель экспедиций на «Седове» и «Челюскине» и начальник Главного управления Северного морского пути, вице-президент АН СССР (1939–1942), был одним из тех творцов сталинских пятилеток, вокруг которых целенаправленно создавалась легенда. Зачем нужны были эти экспедиции? Кого перевозил Главсевморпуть? Кто бы внутри страны или вне ее ни задавал себе эти вопросы, научный авторитет чудака-математика с огромной черной бородой не мог вызывать сомнений. Еще до революции он был приват-доцентом Киевского университета, а во время исполнения им высоких советских обязанностей разрабатывал широко рекламировавшуюся теорию, предмет которой был достоин очень высокого поста – теорию образования Солнечной системы. Член ВКП(б) с 1919 года, Шмидт сразу стал играть заметную роль в начинаниях новой власти. В 20-х годах он одновременно или последовательно состоял членом коллегий Наркомпрода, Наркомфина, Наркомпроса, Госплана и Главного статистического управления. В 1921–1924 годах Шмидт заведовал Госиздатом, и в эти годы издательство выпустило множество отличных книг, включая бóльшую часть «Психологической и психоаналитической библиотеки». Потом перешел на менее понятную должность заведующего секцией естествознания Коммунистической академии, где, как сообщает Советская энциклопедия, «допустил ряд неправильных, недиалектических установок». Видимо, лишь быстрота реакции спасла его от участи многих его коллег по Комакадемии, попавших в 30-е годы почти на те же широты, что и начальник ледокола «Челюскин», но в другом качестве. Героический полярник и талантливый организатор науки, он настолько соответствовал своей роли, что, находясь в самых горячих точках, благополучно пережил все волны репрессий. Для характеристики его влияния и степени доверия, которым он пользовался в научно-идеологических вопросах, стоит еще отметить, что в самые тяжелые для страны полтора десятилетия, с 1924 по 1941 год, Шмидт был неизменным главным редактором Большой советской энциклопедии, дававшей официальный большевистский рейтинг всем феноменам мироздания, включая живущих и покойных вождей.

Первым президентом Общества русских психоаналитиков стал Иван Дмитриевич Ермаков (1875–1942). Психиатр, ученик Владимира Сербского, Ермаков посвятил свои первые научные работы фронтовым наблюдениям над психическими заболеваниями Русско-японской войны40. В 1911 году Ермаков остается в психиатрической клинике Московского университета после скандального ухода оттуда Сербского и Осипова в знак протеста против решения правительства, ограничившего традиционные университетские свободы. С тех пор между Ермаковым и Осиповым началась сильнейшая неприязнь. Их пути будут расходиться все дальше, демонстрируя возможности выбора, который стоял перед всей русской интеллигенцией.

Начиная с 1913 года печатные работы Ермакова связаны с психоанализом. Всю жизнь он много писал, и его необычные для врача литературно-художественные интересы проявлялись все сильнее с течением лет. В результате этой активности журнал «Под знаменем марксизма» писал в 1929 году, обличая в идеологических ошибках крупнейших русских философов: «Разве неизвестно, что по-русски Гуссерль читается Шпет, Фрейд, скажем, Ермаков, а Бергсон – Лосев?»41

В «Психоневрологическом вестнике» за 1917 год была напечатана статья Ермакова «О белой горячке». Номер вышел 25 января, как раз накануне Февральской революции. Знаменателен как предмет, так и концовка статьи, которая читается как кредо будущих советских психоаналитиков. «Мы живем накануне новой эпохи в развитии нашего общества. Не уходить от действительности, не одурманивать себя призваны мы, – но расширить зрачки наши, постараться понять и разобраться в том, что нас окружает, и отдать все силы для того светлого будущего, которое (мы верим) ждет нашу страну»42.

В первые послереволюционные годы Ермаков был профессором Государственного психоневрологического института, в котором он создал отдел психологии. В 1921 году он организует Психоаналитический детский дом-лабораторию, в 1923 году преобразованный в