Эрос невозможного. История психоанализа в России - Александр Маркович Эткинд

специальном учреждении для детей», которые не велись более «нигде, ни на Западе, ни у нас». Практический смысл этой научной деятельности состоит в разработке методов профилактики болезненных проявлений развития психики. Психоанализ характеризуется как «могущественный метод освобождения ущербного человека от его социальной ограниченности». Тут же ставится задача «воспитания социально-ценной личности в коллективе».

Описывая контингент своих воспитанников, Ермаков делает замечание, которое бросает совершенно новый свет на характер возглавляемого им учреждения. «Дети: большинство их дети партийных работников, отдающих все свое время ответственной партийной работе и не могущих воспитывать детей»67. В этом же смысле высказывался и Лурия: по его воспоминаниям, в «психоаналитическом детском саду» воспитывались дети высокопоставленных персон. Лурия называл двоих таких воспитанников: сына Шмидтов (того самого Алика, которого на многих страницах описывала Вера Шмидт) и сына Сталина68. Речь шла о Василии Сталине, родившемся в 1921 году.

По-видимому, психоаналитический Детский дом-лаборатория представлял собой элитарное заведение, куда сдавали своих детей партийные функционеры, «не могущие» или не желающие их воспитывать. Конечно, при любых обстоятельствах, с помощью даже и Германского союза работников ума и рук, они обеспечивали это заведение всем необходимым. Психоанализ, научные наблюдения, руководство со стороны Академического центра и прочие тонкости были отчасти хорошим прикрытием для привилегий, отчасти модным делом, против которого до поры до времени не было оснований возражать.

Тем не менее принципы педагогического подхода в изложении Ермакова звучат убедительно. По крайней мере в теоретическом плане он действительно выстраивал психоаналитическую работу. Наиболее важным для последующего развития и наименее изученным, пишет он, является возраст до 4 лет. Огромное значение имеют эрогенные зоны и инстинктивные влечения. «Отрицательное, неприличное для взрослого не есть таковое для ребенка. Каждое проявление ребенка ценно, так как позволяет нам глубже и лучше познакомиться с его внутренним миром. Но для того чтобы ребенок мог свободно обнаружить себя, должна создаться атмосфера полного доверия и уважения как со стороны взрослого к ребенку, так и наоборот». И последний принцип, который совпадает с главным пафосом собственных теоретических работ Ермакова: «Рост ребенка происходит путем ограничения значения для него „Принципа удовольствия“ над „Принципом реальности“. Однако такое ограничение должно проводиться самим ребенком и вести его не к чувству слабости, а к чувству овладения, сознательного достижения».

Персоналу Института-лаборатории следовало усвоить, что: «Изучать ребенка можно, только установив с ним контакт, раппорт». «Контакт возможно осуществить только в том случае, если персонал работает над теми неизвестными, лежащими в бессознательном процессами, которые мешают видеть, понимать и находиться в контакте с ребенком и вызывают с его стороны реакции в виде непонятных капризов или других проявлений».

«Через контакт (перенесение) с руководительницей ребенку делается возможным связаться с реальностью и отказаться от таких удовольствий телесного характера (напр., анальных), которые задерживают его развитие и делают асоциальным».

«Для этого ребенок должен не только доверять руководительнице в плане обычных отношений; но и в тех областях, которые обычно считаются неприличными с точки зрения взрослого, а не ребенка. Многое, что служит исцелению больного от невроза, делается подвластным человеку с того момента, когда он найдет в себе мужество открыться себе и другому»69.

Существовал и план научной работы, включавший ознакомление с детьми, ведение дневников и характеристик, выявление «типов доминирования» эрогенных зон, анализ игр, детских страхов, характера сна и продукции детского творчества – рисунков и построек.

Вместе с тем в бумагах Ермакова нет указаний на принцип, который с самого начала рассматривался как условие успеха всего предприятия – что все сотрудники и воспитательницы психоаналитического детского учреждения должны сами пройти анализ. Как писал о намерениях московского Детского дома в журнале Международной ассоциации Осипов, «все, кто будут смотреть за детьми, будут проходить анализ, чтобы свести к нулю опасные влияния их собственных комплексов на их работу»70. Эта идея, вероятно, была настолько нереализуемой в конкретных условиях, что Ермаков даже и не обещал ею заниматься. Ему еще придется за это расплачиваться.

Проверки и особое мнение

Документы проверок, найденные нами в архиве Наркомпроса, позволяют почувствовать атмосферу, в которой проходила деятельность московских аналитиков. О пяти проверках упоминает и Жан Марти71. В апреле 1923 года психоаналитический Детский дом на Малой Никитской посетила инспекция в составе члена Государственного ученого совета И. Л. Цветкова, инспекторов Наркомпроса Р. В. Лариковой и П. В. Карпова. Ее подробный отчет72 был представлен по подчиненности Детского дома-лаборатории в Академический центр.

Согласно отчету, дом был открыт в августе 1921 года. Штат его тогда составлял 51 человек. На момент проверки вследствие ряда сокращений штат составлял 18 человек. Заведующим Детским домом инспекция считает Ермакова. В начале работы детей содержалось 24 человека, на момент проверки – 12. Из них: пять – четырехлетних детей, четыре – трехлетних и три – двухлетних. Дети опрятны и общительны. Кухня, по мнению инспекторов, хорошая. Канцелярия ведется хаотично. «Так называемый архив – в полном беспорядке». Финансирование идет из трех источников. За три месяца 1923 года Детский дом-лаборатория получил 30 000 руб. из Мосфинотдела, 3600 руб. из Госиздата и 1545 руб. – от родителей содержащихся в нем детей. (Понятно, что те ответственные партработники, у которых не было времени на воспитание своих детей, предпочитали оплачивать заботу о них государственными деньгами.) Кроме того, в июне 1922 года была доставлена первая партия продуктов от германского профсоюза: 20 пудов муки, 200 банок сгущенного молока и многое другое. Партии продуктов из Германии поступали и позже. Кроме того, Детский дом снабжался продуктами из Наркомпрода и Главсоцвоса. В кладовых комиссия нашла запас неизрасходованных продуктов.

О научной части работы сообщается немного. Дети наблюдаются при помощи руководительниц, которые ведут дневники, составляют характеристики, графики и т. п. Детям предлагалось рисование, вырезание, детские игры и т. д. Все это тщательно записывается, и в настоящее время собран уникальный материал. Он весь изучается под углом зрения Ивана Ермакова. Работа носит описательный характер. Лаборатории нет; обычных медицинских обследований детей не ведется. Нет даже обычных весов, и дети не взвешиваются.

Заключение комиссии (естественно, в орфографии оригинала) таково: «Детский дом внешне поддерживается хорошо, то же относится и к живущим детям. Но не подкупающая внешность должна являться ценностью и целью, оправдывающих существование столь дорого стоящего Детского дома, а его научная работа… План и методы обследования носят случайный дилетантский характер, так как все это относится лишь к описательному характеру; лабораторная работа полностью отсутствует, и лица, заинтересованные в правильной постановке научного обследования детей, сами с этой областью знакомы слабо, чтобы не сказать более.

Внешность и наблюдение, конечно, реализовать просто, поэтому эта