Ганнибал у ворот! - Ганнибал Барка

(7) Он не хотел, чтобы знаменитый и богатый город был разграблен, и надеялся, что в случае если бруттийцы осадят его, а карфагеняне покажут, что не одобряют этой осады и не помогают ей, то тем скорее кротонцы отпадут к ним. (8) Кротонцы строили планы разные и разного хотели; города Италии словно постигла одна болезнь – разногласие между чернью и знатью: сенат[431] благоволил к римлянам, простой народ тянуло к карфагенянам.

(9) Об этом разногласии сообщил бруттийцам перебежчик из города. Он говорил, что главарь черни Аристомах советует сдать город; что в большом, широко раскинувшемся городе сенаторские караулы расставлены редко, а туда, где на карауле стоят люди из простого народа, проникнуть легко.

(10) По совету перебежчика и по его указаниям бруттийцы обложили город; чернь впустила их, и с первого же натиска они захватили все, кроме крепости, (11) Крепость держали в своих руках оптиматы[432], заготовившие себе заранее убежище на такой случай; туда же бежал и Аристомах, словно он советовал передать город карфагенянам, а не бруттийцам.

3. (1) Стена, окружавшая Кротон до прихода Пирра в Италию, имела в окружности двенадцать миль; (2) после опустошений, произведенных тою войной, заселена была едва половина города. Река[433] протекала раньше в центре города, теперь она текла по местам, мало застроенным, крепость же оказалась вдали от всякого жилья.

(3) В шести милях от знаменитого города находился еще более знаменитый храм Лацинийской Юноны[434], почитаемой всеми окрестными народами. (4) Он стоял в густой роще, огражденный высокими пихтами; в середине ее было роскошное пастбище, где пасся всякий скот, посвященный богине.

(5) Пастуха там не было, вечером стада разных животных возвращались в хлева раздельно. Звери на них никогда не нападали, люди не обижали, (6) и поэтому доход от скота был большой. На эти деньги сделали колонну, всю из золота[435], и посвятили ее богине; храм был славен богатством, не только святостью.

(7) Таким замечательным местам приписывают обычно какие-нибудь чудеса: тут шла молва, что в преддверии храма есть алтарь, пепел с которого не сдует никакой ветер. (8) Крепость в Кротоне одной стороной выдается над морем, другой обращена к полям. Когда-то она была защищена только своим естественным положением, но потом ее обвели стеной с противоположной стороны, с которой ее захватил хитростью сицилийский тиран Дионисий[436].

(9) В этой, казалось, надежной крепости и держались кротонские оптиматы, осаждаемые своим народом совместно с бруттийцами. (10) Бруттийцы наконец увидели, что своими силами им крепость не взять; необходимость вынудила их обратиться к Ганнону и умолять о помощи.

(11) Он попытался склонить кротонцев к сдаче на таких условиях: они потерпят у себя колонию бруттийцев, пока обширный, обезлюдевший после войн город не застроится густо, как в старину. Речь эта подействовала на одного Аристомаха: (12) все заявили, что скорее умрут, чем смешаются с бруттийцами и усвоят чужие обряды, нравы, законы, а потом даже и язык.

(13) Только Аристомах, который безуспешно советовал сдаться, не найдя случая выдать крепость, как он выдал город, бежал к Ганнону. (14) Послы-локрийцы вскоре с разрешения Ганнона вошли в крепость и убедили осажденных уйти в Локры и не доводить себя до гибели.

(15) Этого локрийцы добились от Ганнибала, к которому они отправляли послов. Итак, из Кротона ушли. Кротонцев привели к морю и посадили на корабли; эта многочисленная толпа отправилась в Локры.

(16) В Апулии зима для римлян и Ганнибала была беспокойной: в Луцерии зимовал консул Семпроний, недалеко от Арп – Ганнибал. Между войсками случайно или при возможности происходили легкие стычки, но римляне с каждым днем становились сильнее и осторожнее и в ловушки не попадали.

4. (1) В Сицилии все для римлян изменилось со смертью Гиерона и переходом власти к его внуку Гиерониму, мальчику, которому не под силу было умеренно распоряжаться даже своей свободой, а не то что властью. Его возрастом и наклонностями воспользовались опекуны и друзья и столкнули его в самый омут.

(2) Говорят, Гиерон, предвидя это, хотел в глубокой старости оставить Сиракузы свободными, чтобы государство, созданное и окрепшее в добрых нравах, не погибло, став игрушкой для владыки-мальчика. (3) Этому намерению из всех сил воспротивились дочери[437], рассчитывая, что мальчик будет называться царем, править же всем будут они и мужья их, Адранодор и Зоипп, которые оставлены были главными опекунами.

(4) Нелегко было старику на девяностом году жизни, день и ночь осаждаемому женскими ласками, сохранить мысли свободными и думать не о семье, а о государстве. (5) Он только оставил мальчику пятнадцать опекунов и, умирая, просил их хранить верность римскому народу, нерушимо им пятьдесят лет[438] соблюдаемую, а мальчика вести по следам деда и наставлять в правилах, в которых он был воспитан.

(6) Опекуны обнародовали это завещание и вывели к собравшемуся народу мальчика – ему было уже лет пятнадцать. (7) Среди народа расставили нескольких человек, которые криками одобрили бы завещание, но остальные словно потеряли отца и всего боялись в осиротелом государстве.

(8) Народ взял на себя последний долг: скорее любовь граждан, а не заботы родственников, сделала похороны царскими и славными. (9) Вскоре Адранодор удалил остальных опекунов, твердя, что Гиероним уже юноша и способен править; сам сложил с себя опекунские обязанности, общие у него со многими, но вполне использованные только им.

5. (1) Даже хорошему, разумному преемнику Гиерона, столь любимого сиракузцами, нелегко было бы сохранить их благосклонность. (2) Но Гиероним своими пороками заставлял тосковать по деду: (3) прежде всего он видом своим показывал, какова пропасть между ним и остальными.

(4) Люди, за столько лет привыкшие к тому, что ни Гиерон, ни его сын Гелон[439] не отличались от прочих граждан одеждой или какой-то особой приметой, увидели Гиеронима в пурпурной мантии с диадемой, выезжавшего из дворца, как тиран Дионисий, четверкой белых коней в сопровождении вооруженной свиты.