Актер. Часть 3, 4 - Юлия Кова

 «Ты не Ира, а я не Алекс. И я не тот, кто нужен тебе». Словно подтверждая его мысли, Лиза сделала шаг назад.

 — Это не тебе, это Алексу. Я исчезну. Но если ты вдруг после этого найдешь меня, не говори Алексу, где меня искать, хорошо?

 — Лиз, — и тут Исаев снова превратился в Исаева, который знал, как ударить больней, — а тебе в голову не приходило, что он тебя любит?

 — Возможно. — От навалившейся на нее муки она прикусила губу. — Только я знаю, что он был влюблен не в меня, а в Элисон. А ты прекрасно знаешь о том, кто я такая. И именно потому, что я люблю его, я не позволю ни себе, ни ему сломать его судьбу... Возьми пистолет, Андрей, — еще раз глухим голосом повторила она. — В любом случае, от него надо будет избавиться. Выкини его по дороге. Хотя ты сам знаешь, где это лучше сделать.

 — Он нелегальный?

 — Да. — («Он от Йозефа. Но путь этого Апостола тебя уже не коснется.») — Нам надо прощаться. Удачи. И, пожалуйста, сделай все, чтобы вернуться к Ирине.

 Он стоял и смотрел, как она развернулась и шагнула к двери. Уважение, призрак истинной дружбы, которая могла бы с ними случиться, и минутное влечение к одной из самых удивительных женщин, с которой ему довелось встретиться.

 — Удачи, Лиз, — бросил он ей вслед. Она обернулась, задержалась на пороге:

 — Когда все закончится, приезжай в Кршивоклат. Ты должен будешь забрать Алекса и открыть сейф. Прощай. Больше мы не увидимся.

 Через пару секунд ее шаги тихим шелестом рассыпались вниз по лестнице, а затем слились с тишиной.

 Наклонившись, он поднял «CZ», забрал фотографию Наташи, записку, прикрыл за собой дверь развороченного пентхауса и пошел к лифту.

 Он так и не сказал ей о том, что обдумывал («говорить — не говорить?») на протяжении почти всего их разговора. В итоге Андрей принял решение умолчать о том, что у Никаса мог находиться ее отец. Благородство, ложь во спасение... да нет, не это. Обычный человеческий страх за нее. Скажи он ей о своих опасениях, и это могло бы ее сломать. Лишить ее силы духа и воли, которые были ей очень нужны. А он очень хотел, чтобы она выжила.

 Тем временем Лиза спустилась по лестнице и прошла по подземной парковке. Убедившись, что здесь никого, она бегом поднялась на этаж, где был вестибюль. Подумав, на всякий случай прихватила из стоявшего на стойке портье стаканчика карандаш и осторожно толкнула дверь, ведущую в подсобку. В углу узкого неосвещенного помещения, скорчившись и постанывая, лежал связанный парень. Его руки были заведены назад и смотаны клейкой лентой в запястьях. При звуке ее шагов несчастный сжался и испуганно втянул голову в плечи. Она присела на корточки за его спиной:

 — Осторожней. Где болит?

 — Голова... И мутит очень. — Портье сглотнул вязкую слюну, отдающую горечью. — Где ... те люди?

 — Их нет. Не двигайся. Потерпи. Я сейчас вызову помощь.

 — Только... скорей!

 Вместо ответа она подцепила костяшкой пальца клейкую ленту и воткнула в нее острие карандаша. Рывок вверх и вбок, а потом дело пошло быстрей. Освободив руки консьержу, она еще раз предупредила его:

 — Не двигайся. — («И, пожалуйста, не оборачивайся.») — Может затошнить.

 Поднявшись, она быстрым шагом убила расстояние от портье до стойки ресепшен и подняла трубку стационарного телефона. Звонок в службу спасения, короткое объяснение, что в жилом комплексе, рядом с фойе находится человек, на которого было совершено нападение и у которого по всем признакам сотрясение мозга.

 — Я понял. Назовитесь, — потребовал оператор.

 Лиза молча нажала на рычаг. Затем бумажным платком, который достала из коробки, стоявшей там же, на ресепшен, протерла трубку. Большего для портье она сделать не могла. Но большего, в общем-то, уже и не требовалось.

 Вышедший из подъезда на две минуты позже нее Андрей успел увидеть только две вещи. Лежавший на сидении в машине Алекса сломанный пополам карандаш и то, как в просвет между деревьями и излучиной синей реки уходил серый мотоцикл, увозя на себе хрупкую фигурку.

 @ Тем же днем. Пригород Праги и Кршивоклат.

 Андрей фактически повторил маршрут Домбровского. Но, в отличие от него, он подъехал к коттеджному поселку, где снимала дом Терентьева, через сорок минут и со стороны центрального въезда. Исаев мог бы оказаться там раньше, но сначала пришлось убедиться, что консьержа, освобожденного Лизой, заберет «скорая». Понаблюдав за тем, как портье выносят из фойе на носилках, Андрей тронулся с места. Выехав за черту города, он набрал приличную скорость. Следующим пунктом назначения был пруд, где ему нужно было избавиться от пистолета. Предварительно разобрав «CZ» («не дай Бог, найдут дети»), Андрей зашвырнул останки оружия в центр пруда, и те, всхлипнув, навсегда ушли в толщу ила. А потом как-то разом ушли все эмоции. Сейчас Андрей был сосредоточен и собран. Следом возникли ворота центрального въезда в коттеджный поселок Терентьевой. Вечер сгустился в сумерки. Машин и прохожих на улицах поселения практически не было, если не считать, что где-то за забором залаял пес и какая-то женщина прикрикнула на него:

 — Tiše! («Тихо!»)

 Недолго думая, Исаев оставил машину Алекса на центральной парковке. Выбравшись из салона, он бросил взгляд по сторонам. Убедившись, что вокруг никого, Андрей открыл багажник, расправил в нем сумку и начал быстро снимать с себя все блестящие и светлые вещи. Первыми в сумку легли наручные часы, потом туда же отправился ремень со стальной пряжкой. Следом в багажник полетели кроссовки. Вытащив пару черных лоуферов, Андрей переобулся, стянул с себя куртку, которая могла только мешать. Отправив ее туда же, в багажник, он защелкнул его замок, прихватил с собой монопод и «Нокиа» Лизы и отправился к дому Терентьевой.

 И если бы кто-то в этот момент спросил у него, о чем он думает, Исаев, скорей всего, ничего не ответил бы. Не было никаких мыслей, кроме той, что ему нужно за максимально короткий срок разобраться с «проблемой» (это он так окрестил про себя вооруженных людей, засевших в доме Наташи), убедиться, что Домбровский жив и здоров (тот мог находиться в доме Наташи) и после этого сразу же отправиться в Кршивоклат, где сейчас были Алекс и Лиза.

 Андрей шел быстро. И с каждым шагом тело и мышцы наливались теплом, а движения становились отточенными. Исаев несколько раз по привычке свел пальцы в кулак, возвращая им природную гибкость. Сейчас он вообще превращался в машину, которая не любит рассуждать, но сосредотачивает все ресурсы на действии, скорости и отпущенной ему богом реакции, когда все определяется за секунды.

 Метров за двадцать до дома Терентьевой Исаев остановился, прислушался. Из дома раздавалась музыка, и Андрею это не понравилось. Внезапно джаз стал громче, будто кто-то открыл в доме окно или дверь, затем что-то мягко хлопнуло («похоже, все-таки дверь») и мелодия опять стала тише. Зато за забором неожиданно послышался тихий мужской баритон, который нетерпеливо, по-английски спросил: