Проклятый подарок Авроры - Елена Арсеньева

Она всхлипнула от злости на себя и на судьбу, которая все время подставляла ей ножку, как вдруг какая-то тень мелькнула перед ее крепко зажмуренными глазами. И в то же время рука — его рука! — коснулась ее плеча. Не открывая глаз, она узнала его и вся рванулась навстречу, вся раскрылась его рукам и губам.

— Мне хочется убить его, — сказал Петрусь некоторое время спустя, когда они лежали, утомленные любовью и пресыщенные счастьем, которое рухнуло на них так внезапно и так болезненно. — Я даже не пойму, отчего сильнее ненавижу его: оттого, что ты любила его, или оттого, что он олицетворяет собой весь прошлый советский мир, который разрушал и уничтожал все, что я привык любить, за что молился и чем жил.

— Я не любила его! — возмутилась Лиза — не слишком, впрочем, сильно, потому что вот наконец-то выпала ей возможность оправдаться! — Я его ненавидела. Я убежала от него в одном купальнике.

— В чем?! — изумленно приподнялся он на локте.

— В купальнике, — мрачно усмехнувшись, повторила Лиза. — Помнишь, когда ты вывернул вещи из саквояжа, оттуда выпал мой мокрый купальник и ты на него так удивленно поглядел? Черный такой?

— Помню, конечно. И что?

— Да то. Я сделала вид, что пошла купаться. Там, около лесного дома, где я жила, было озерко. Туда я ходила купаться. В халатике и тапочках. Это мне разрешалось: ну кому бы в голову взбрело убегать в лес в халате, купальнике и тапках?! Но мне ничего другого просто не оставалось, понимаешь? Я ненавидела Баскакова, который принуждал меня… понимаешь? Они с Фомичевым разыграли меня, как вещь, как Ларису Огудалову разыграли Кнуров и Вожеватов. Помнишь, в кино «Бесприданница»?

— Как в пьесе Островского? — уточнил Петрусь. — Помню. Но почему?.. И кто такой Фомичев?!

— Фомичев был хозяином того дома… Сначала Регина, потом Фомичев, потом Баскаков…

— А Регина-то кто такая? — совсем запутавшись, спросил Петрусь.

— Ну послушай, я расскажу все с начала, — устало вздохнула Лиза и снова вздохнула — потому что не представляла, как уместит все случившееся с ней в коротком рассказе.

Но пришлось попытаться…

— Мы с мамой жили в Горьком. Она была знаменитая портниха, такая знаменитая, что от клиенток отбою не было, даже из Москвы приезжали. Мы очень хорошо жили, все было, ни в каких очередях никогда не стояли… Потом она умерла. У нее были почки больные. Ну и во время одного из приступов отказало сердце. Я училась в педагогическом институте, жила на то, что продавала вещи. Очень трудно стало потом, когда все продала. Работать в школе никогда не хотела, но что делать! Тоска меня брала просто страшная! И вот перед самой войной одна подруга, Регина Самойленко, позвала меня поехать с ней в Киев, в гости к ее родным. Она ко мне очень хорошо относилась, ну очень, я думала, по дружбе, а оказалось, она в меня была влюблена.

— Как так? — растерянно спросил Петрусь.

— Да так, — хмыкнула Лиза. — Оказывается, у женщин это бывает, и у мужчин тоже. Влюбляются друг в друга — ну, между собой.

— Про мужчин я знаю, у нас два таких были во Львове… — буркнул Петрусь. — Жуткая картина…

— Да уж. И вот в Киеве она мне призналась, так сказать, в любви. Я от нее бегом убежала и тут же взяла билеты на поезд — домой ехать. И на другой день — война! И наш поезд разбомбили. Я не могу даже вспомнить об этом, сразу слезы… — У нее перехватило горло. — Ужасно было! Я выскочила с чемоданчиком, он раскрылся, я, как дура, пытаюсь в него вещи запихать, а кругом — боже мой, это ад! Вдруг какой-то мужчина схватил меня за руку — бежим! И мы побежали, не знаю куда, подальше от поезда, от бомбежки. В лес. И я этот чемоданчик с остатками вещей тащила. На самом деле там остались только халатик, купальник и тапки. Смех. Сумка с документами пропала, все пропало. А я эти глупые вещи тащу… Фамилия этого человека была Фомичев. Оказывается, он жил в деревне… то есть не то что в деревне, а в лесу даже, очень уединенно, в домике на берегу озера. И от того места, где поезд разбомбили, туда было километров пятьдесят. Мы их прошли за три дня. Он меня привел к себе, я совсем больная была. Как сумасшедшая. Столько страшного повидала… Когда мы пришли, со мной что-то сделалось от усталости и потрясения — ноги отнялись, левая рука не двигалась. Фомичев меня лечил, спасибо ему огромное. Мы жили одни посреди огромного леса. У него были огромные припасы продуктов, у Фомичева. Иногда только до деревни ходил — узнать, как дела. На самом деле это не столь далеко было от Мезенска, километров пятнадцать. Но кругом озера и болота, надо тропки знать. Немцы туда не совались. Боялись болот, которые даже зимой не промерзали почему-то… Полгода я почти не вставала с постели, потом Фомичев начал меня в бане парить и хлестать можжевеловыми и еловыми вениками. И это помогло, как массаж подей-ствовало, что ли. Мне стало лучше. И вот когда я уже начала ходить, он ко мне пристал.

— Как пристал? — со странной интонацией спросил Петрусь.

— Как банный лист, — попыталась улыбнуться Лиза. — Невозможно, как пристал! Хотел со мной спать. Я была ему благодарна, что жизнь спас, что выходил меня, но он был мне противен до невыносимости. Он пожилой уже, но даже не в этом дело! Противно, и всё. А потом пришел Баскаков. Оказывается, в этих местах уже начал действовать партизанский отряд, Баскаков там был то ли комиссаром, то ли разведчиком. Он знал Фомичева по довоенным временам и хотел устроить для своего отряда перевалочную базу в его доме. Но когда увидел меня, он… — У нее снова сел голос, и понадобилось время, чтобы она смогла говорить. — Они с Фомичевым договорились, что тот отдаст ему меня, а Баскаков не станет приводить в дом своих партизан, которые, конечно, все продукты подъели бы, да и вообще — по их следу рано или поздно фашисты пришли бы, а Фомичев хотел отсидеться среди своих болот до конца войны. Ему все равно было, кто победит, он просто хотел выжить, понимаешь?

— Понимаю, — неуверенно проговорил Петрусь. — Я только одного понять не могу, что это значит: Фомичев тебя Баскакову отдал?

— Не понимаешь, правда? — недобро глянула на него Лиза. — А что тут непонятного, скажи? По-моему, как раз все очень даже ясно. Я не хотела, мне никто из них не был нужен. Они меня напоили, чтоб не дергалась, и Баскаков меня изнасиловал. Это было со мной в первый раз — ну, с мужчиной. И я подумала, что так и должно быть. Потом я уже не сопротивлялась, это было… ну, терпимо. Я подумала: наверное, моя такая судьба, и это всяко лучше, чем Фомичев. И вот прошла зима, весна, лето близилось, а немцы по лесам все смелей шныряли, и стало ясно, что они скоро доберутся и до домика Фомичева, и до отряда. Баскаков — он не трус, он такой же фанатик, как отец Игнатий, понимаешь? Он красный, он советский, он патриот, он, наверное, человек отважный и смелый, он ради победы ничего не пожалел бы, ни свою жизнь, ни мою. И вот запало ему в голову, что я должна пробраться в город и там начать работать на партизан. Говорил, что здесь есть подпольщики, среди них есть и женщины… Я так понимаю, он вас имел в виду, Лизочку, наверное, он тоже знал.