Матросская революция - Владимир Виленович Шигин

Но сами Советы все более и более переходили в руки большевиков, которые благодаря активной организации сопротивления Корнилову не только полностью оправились и реабилитировали себя в глазах масс после июльской катастрофы, но и перешли в активное наступление.

Вскоре Керенский вынужден был освободить из тюрем арестованных большевиков, а также прекратить гонения на ушедших в подполье. При этом большевикам была предоставлена возможность совершенно легально вооружаться и создавать боевые структуры, чем они и воспользовались, сформировав отряды Красной гвардии. Ликвидация Корниловского мятежа ускорила большевизацию Советов. Снятый после июльских событий лозунг «Вся власть Советам!» был выдвинут вновь. Он стал теперь лозунгом вооруженного восстания. В.И. Ленин достаточно высокопарно отмечал, что восстание Корнилова открыло массам народа глаза на ту истину, которая прикрывалась соглашательской фразой эсеров и меньшевиков, что буржуазия предаст родину и пойдет на все преступления, лишь бы отстоять свою власть над народом и свои доходы.

Помимо большевиков наибольшие политические дивиденды получили в результате разгрома Корниловского мятежа и балтийские матросы. Именно они были в первых рядах переговорщиков с корниловцами, именно они в основном и распропагандировали их. При этом общая борьба с контрреволюционерами еще больше сблизила матросов с большевиками. Данный союз обещал России скорые социальные потрясения.

***

А 31 августа произошло новое противостояние на заседании Центробалта. Да какое! Скандал был вызван желание большевистской фракции установить контроль над оперативной деятельностью штаба флота. Эсеры С. Магницкий, И. Байшев, К. Гржибовский и В. Дебельман, меньшевики И. Ершов, В. Иконников, М. Носов и К. Рожков, анархисты П. Скальберг, М. Талапин и Т. Щука выступили единым фронтом против своих идейных противников. Дело дошло до рукопашной.

В ходе корниловщины произошел новый сильный всплеск левацких проявлений на флоте. Они выразились в основном в самосудах и попытках их осуществления над офицерами, подозреваемыми в связях с корниловцами.

Центробалт, притихший после июля, с началом мятежа Корнилова весьма своеобразно напомнил о себе, постановив собрать с офицеров «расписки об их верности Временному правительству и об их готовности бороться с генералом Корниловым». После этого А.В. Развозов дает категорическую телеграмму Керенскому: «Считаю отобрание подобных бумаг с офицеров... недопустимым. Флоту этим выражается недоверие накануне нового германского похода». Комиссар Временного правительства делает на телеграмме приписку: «Полностью согласен». Министр-председатель дает в тот же вечер ответ А.В. Развозову: «Расписки... это недоверие, я же офицерам флота доверяю». Но это уже не помогло — судовые комитеты уже окунулись в привычные для себя разборки.

Поняв распоряжение Центробалта как руководство к действию, на кораблях братва решила еще разок пустить кровь офицерам, причем без всякого на то повода, а просто так, для профилактики. Началось с того, что команда линкора «Петропавловск» приняла на митинге резолюцию с осуждением действий Л.Г. Корнилова. Однако четыре офицера линейного корабля отказались подписаться под этой резолюцией, мотивируя свой отказ, что они не в курсе всех деталей происходящего. Отказ офицеров был расценен матросами как открытая контрреволюция. При этом среди неподписантов были совсем молодые офицеры, не занимавшие сколько-нибудь значительных должностей, — лейтенант Тизенко и три выпускника Морского корпуса 1917 года — 19-летние мальчики-мичманы Кандыба, Кондратьев и Михайлов, только несколько дней назад прибывшие на корабль.

Вначале судовой комитет решил четырех молодых офицеров арестовать и во избежание самосуда отправить на берег, в Центробалт. Когда для зачтения протокола собралась вся команда, среди нее стали раздаваться голоса, требовавшие немедленного самосуда. Председательствовавший матрос Дючков предложил голосовать. Более умеренные матросы стали возражать, но Дючков, не обращая на них внимания, все-таки поставил на голосование вопрос — «отправлять ли их в революционный комитет или немедленно убить». За второе предложение было всего 30 человек, а присутствовало — 800.

В это время на корабль приехали два представителя Центробалта, до которого дошел слух о готовящемся самосуде. Они потребовали, чтобы им были выданы офицеры, но судовой комитет отказал, говоря, что нет никакого основания, опасаться самосуда и что вечером арестованных офицеров отправят в распоряжение революционного комитета.

Вечером, перед отправкой офицеров на берег, состоялся митинг, но не на верхней палубе, как обыкновенно, а в нижнем помещении. На нем было постановлено расстрелять арестованных офицеров. О постановлении команды судовой комитет ничего не сказал офицерам и даже скрыл факт самого митинга.

После этого был подан катер и туда посажены арестованные под конвоем шестнадцати матросов, выбранных комитетом. Часть из них была вооружена винтовками, а другая — револьверами. Председатель матрос Дючков заявил для успокоения, что, кроме того, поедут члены комитета—гальванер Климентьев и комендор Кокин. В конвой входили гальванер Мамонов (бывший сельский учитель) и матрос Гилев. Арестованных следовало доставить на Эспланадную пристань, что напротив Мариинского дворца, где их должны были ждать представители Центробалта. Однако вместо того, чтобы идти туда, катер направился на Елизаветинскую пристань, в сторону от центра города. Увидев это, офицеры стали требовать, чтобы их везли именно на Эспланадную пристань, но конвой объявил офицерам, что они приговорены к смерти и сейчас будут расстреляны.

На подходе к пристани мичман Кондратьев, обладавший большой физической силой, прыгнул с чемоданчиком через головы матросов в воду и стал кричать о помощи, в надежде обратить внимание рядом стоящих частных судов. Действительно, его крик был услышан, но, боясь вооруженных матросов, никто не решился оказать помощи. Матросы на катере стали ловить Кондратьева. Он был отличный пловец, и им было очень трудно его поймать; тогда они ударили его веслом или прикладом и сломали левую руку, между локтем и плечом. Затем Кондратьев был вытащен на катер, где матросы принялись бить его прикладами и ногами.

Когда офицеры были высажены, их выстроили спиной к морю, в двадцати шагах от углового дома; один из матросов отправился за автомобилем.

Им предложили проститься. Они только молча пожали друг другу руки. Раздался залп, и мичманы Кандыба и Кондратьев упали, а лейтенант Тизенко и мичман Михайлов остались еще стоять. Они были все в крови.

Лейтенант Тизенко вскрикнул: «Что вы, негодяи, делаете?!», а у Михайлова вырвался возглас: «Добивайте, мерзавцы, меня до конца...»

После этого матросы бросились на офицеров, стали их расстреливать в упор из револьверов, колоть штыками и бить прикладами. В результате вся грудь у них была изрешечена пулями, каждый имел не менее шестнадцати ран. Удары наносились в головы, от чего оказались пробиты черепа и выбиты зубы. Лейтенант Тизенко долго не умирал и просил его скорее добить. Несколько матросов прикладами выбили ему зубы, сломали нос и исковеркали все лицо. Членам Центробалта матрос Дючков лаконично заявил, что офицеров убил конвой по приговору команды.

3 сентября при огромном стечении народа