Оазисы - Александр Цзи

соседству, с которым можно убить время после учебы? Ты не вернулся в Галльфран ни к престарелым родителям, ни ко мне, ни к кому бы то ни было еще… Ты радостно унесся за горизонт верхом на коне вслед за своими новыми дружками! Ха! Ты хоть представляешь, как ты жалок?

Он склонился над Аланом, чтобы заглянуть в глаза. Он не заметил, что боль перестала терзать поверженного противника, увлекшись своей речью. И никак не ожидал нападения.

Алан нанес удар Рафу прямо в танден.

Нанес не совсем так, как полагалось, ибо бить требовалось в положении стоя, а не лежа. Но солнечный выдох “Х-ха!” удался на славу. Костяшки пальцев воткнулись в твердый живот Себа; Алан знал, что эффективность этого удара вовсе не зависит от физической силы, и, помнится, легкое касание чуть не отправило Димитрия к праотцам, но сейчас Алан вложил в этот удар все силу и всю волю, которые смог наскрести.

Себ выдохнул и повалился на спину.

А Алан, наоборот, поднялся на ноги и, задыхаясь, держась за кровоточащее плечо, произнес:

— Ты слаб, Себ, и не противник мне. Я сражаюсь по твоим правилам, но даже здесь ты не можешь ничего сделать… Сдавайся и завершим уже этот балаган.

Ситуация переменилась — теперь Себ лежал у ног стоящего Алана. Рыцарь Дебрей смертельно побледнел, корчась и держась за живот, не издавая ни звука. Настала его очередь испытывать запредельную боль. Что-то подсказывало Алану, что эта боль не идет ни в какое сравнение с его недавней болью и болью Ингвара… Не зря Рафу не научила этому приему даже любимого пасынка.

“Одна ночь — мало, чтобы стать даже самый плохой гэнин, — прозвучал голос Рафу в его памяти, — но достаточно, чтобы выучить один-единственный прием. Он может спасти твоя жизнь, когда ты встретишься с Осаму снова”.

Она не ошиблась — прием сработал. Себ не ожидал ничего подобного, он даже не знал о существовании такого приема.

Содрогаясь, он медленно, словно превозмогая гигантское сопротивление, поднес одну из палок к шее.

— Не думаю, что у тебя пройдет тот же трюк, что и у меня, — сказал Алан, чье дыхание перехватило на сей раз не от собственных страданий, а чужих. — Сдавайся.

“А если он сдастся, что я сделаю? — подумалось ему. — Как я облегчу его мучения? Я ведь не знаю, как убрать последствия собственного приема; этому Рафу меня не учила. Она считала, что я захочу его убить!”

Но Себ и не собирался сдаваться. Обливаясь потом, вращая глазами и скрипя зубами, он продолжал сгибать руку с палкой, пока ее конец не уперся в подбородок.

Алан, зачарованно наблюдавший за этим действом, догадался слишком поздно.

— Стой! — крикнул он.

Но что-то щелкнуло — очевидно, скрытая пружина в палке, и спрятанная в оружии пика вылетела прямо в горло Себастьяну Келлеру, известному также как Осаму или Рыцарь Дебрей. Пика пронзила мягкие ткани с огромной силой, и ее окровавленный кончик показался из затылка, обагрив волосы. Тотчас Себ перестал дергаться и затих.

Наступила полная тишина. Почудилось, что даже Основатель перестал светиться с прежней интенсивностью, а призрачные угри застыли в воздухе под сводами Чертогов. Свидетели боя на ступенях не издавали ни звука; они точно перестали дышать.

А затем раздался мягкий голос Основателя:

— Поздравляю, Алан Аркон, ты победил. Двоих больше нет, остался Один — со своей единственной истиной. Мир останется в прежнем состоянии, разделенный на Оазисы и Дебри.

***

— Нет, — вырвалось у Алана. И снова, как в случае с признанием в любви, это слово вырвалось само собой, словно язык обрел собственное разумение.

— Нет? — удивился триединый Основатель.

— Себ прав, — сказал Алан, не отрывая взора от мертвого Рыцаря Дебрей. — Люди должны обрести свободу.

— И почему ты не заявил об этом ранее? — спокойно и равнодушно спросил Основатель. — Тогда Себастьян остался бы в живых.

— Себастьян сошел с ума и убил слишком многих… И убил бы еще больше в будущем… Я не хотел его смерти и готов был умереть сам… Вы все этому свидетели. Но о том, что мир нуждается в переменах, я понял только сейчас. Люди должны обрести свободу, но не сразу, а постепенно. Слишком много изменений и реформ за короткое время оглушит человечество и приведет к большим бедам, а постепенные перемены… на протяжении поколений… сделают мир лучше и чище.

— Ты уверен? — спросил Основатель, и Алану почудилась в его ровном голосе тонкая насмешка.

— Нет, не уверен, — честно сказал он. — Я просто надеюсь на это. И верю.

— То, чего не хватало нам, — признал Основатель. — Мы перестали верить, а потому перестали жить по-настоящему. Наверное, именно потому окончательное решение полагается принять именно Двоим… Что ж, схватка состоялась, приговор объявлен. Мир будет меняться, но не сразу, а постепенно. Мы предполагали такой сценарий развития в далекие времена — и он готов. В этом мире родится тот, кто разрушит Черную границу на земле и в умах людей; тот, кто освободит Оседлых, умиротворит Пилигримов и подарит истинную свободу. Он поведет за собой разные народы Земли, и они назовут его Пророком Свободы. Ну, а что будет дальше, неведомо даже нам.

— Где? — раздался тонкий от напряжения голос Тэна. — Где родится этот Пророк? Я хотеть быть его спутник и слуга!

— Тебе не придется его искать, — заверил его Основатель. — Он появится совсем рядом. Тебе лишь нужно оставаться рядом с друзьями… Суд завершен.

И Основатель растаял в потоках жемчужного света.

***

Когда Алан, Кассия, Тэн, Матиас, Димитрий, Кровак, Н’Гала, Борислав и три Клейменых, что сняли маски, не скрывая более Клейма на лбах, вышли из Чертогов Основателей, наступил вечер и опустились густые синие сумерки.

Себастьяна и Омара похоронили у выхода из узкого ущелья, которое вело к Чертогам, в рыхлой земле, а сверху навалили камней, чтобы до тел не добрались стервятники.

Некоторое время Пилигримы и Клейменые стояли вокруг двух могил, а колеблющееся пламя факелов разгоняло ночной мрак.

— Я тоже виноват в его смерти, — заговорил Алан. Он обнимал Кассию одной рукой, а она осторожно прижимала кусок чистой ткани к его ране на плече. — Я его бросил… тогда, в детстве.

— Ради богов! — прорычал Димитрий. — То есть, ради Основателей, брось нести этот убогий бред, Алан! Ты бросил весь родной Оазис — так что теперь, смерть каждого галльфранца на твоей совести? Все Пилигримы оставляют дом и часто больше никогда не возвращаются. Таков закон бытия… То есть таким он был — до сегодняшнего дня… А теперь я и не знаю, как будем жить