Имплантация - Сергей Л. Козлов

международного общественного мнения. Свою лепту внесло и французское Министерство общественного образования. По случаю Всемирной выставки оно издало под своим грифом серию отчетов о достижениях Франции в различных областях науки и словесности. Среди этих изданий два выпуска были посвящены достижениям французской учености. Но на обложке этих выпусков значилось: «Recueil des rapports sur les progrès des lettres et des sciences en France. Sciences historiques et philologiques» – «Сборник отчетов об успехах словесности и наук во Франции. Науки историко-филологические». Первый из двух сборников вышел в 1867 году: во всяком случае, в качестве года издания на обложке указан 1867‐й. Этот выпуск был посвящен египтоведению и востоковедению. Второй сборник выпустили в 1868 году: он был посвящен успехам в изучении классической древности, Средних веков, а также кельтской филологии и нумизматики. Ответственным редактором обоих сборников выступал 74-летний Жозеф-Даниэль Гиньо, непременный секретарь Академии надписей и изящной словесности. Его предисловие к первому сборнику было датировано 1 декабря 1867‐го, ко второму – 1 апреля 1868 года.

Заметим нестыковку, которая бросается в глаза. Она касается хронологии. Выставка закрылась 3 ноября 1867 года. Но предисловие Гиньо к первому, более раннему сборнику датировано 1 декабря. Стало быть, сборник ушел в печать самое раннее в декабре 1867‐го. Второй же сборник и вовсе был сдан и напечатан в 1868 году. Таким образом, публика Всемирной выставки заведомо не могла ознакомиться с ними. Так нам открывается первая особенность этих двух изданий: на уровне декларации они обращены к международной публике, в реальности же их подразумеваемым читателем является читатель французский.

Эта двойная адресация – декларируемая и подразумеваемая – имеет прямое отношение к категоризации, предлагаемой на обложке сборников. Нигде не обосновывается появление новой категории, непривычной французскому читателю, – «историко-филологические науки». Она вводится безмолвно, по умолчанию: читатель оказывается поставлен перед фактом новой категоризации. Но читателю дается возможность сообразить: сборник обращен к международной аудитории, поэтому он использует категории, ставшие привычными для международного обихода. При переводе с французского на «международный» – то есть в тех условиях прежде всего на немецкий – французская «ученость» превращается в «историко-филологические науки». Такова легитимация новой терминологии. Однако в реальности, как мы знаем, это не международному, а внутреннему читателю предлагается теперь по-новому, на иностранный лад именовать французскую «ученость». И это словоупотребление является официальным: отныне оно санкционировано Министерством общественного образования. Таким образом, эти два сборника вводят словосочетание «историко-филологические науки» во французский административный обиход. Ребрендинг совершился; он обоснован интересами позиционирования страны на мировой арене. Теперь можно на него ссылаться как на прецедент – и делать следующие шаги по имплантации понятия «историко-филологические науки» во французскую реальность.

В предисловии ко второму сборнику Гиньо, в частности, заявлял:

Вместе с тем следует признать, что, хотя в некоторых отношениях у нас и есть преимущества, хотя мы и обладаем нашими особыми достоинствами в области ума и его применений, тем не менее в наших образовательных заведениях мы все еще отстаем от Германии, отстаем как по части широты, так и по части основательности филологического знания. Так обстоит дело применительно к греческой литературе, так же оно обстоит и применительно к литературе латинской. Это признает в своем отчете [опубликованном в сборнике] такой компетентный судья, как г-н Буасье, который превосходно преподает латинскую литературу в Коллеж де Франс. Согласимся, однако же, что наша Высшая нормальная школа дает пример многочисленных исключений из этого прискорбного положения вещей; люди в Высшей нормальной школе знают, что для древней словесности филология – все равно что геометрия для точных наук. Стало быть, университетская власть, со всеми инструментами, находящимися в ее распоряжении, может, при помощи сильного и устойчивого побуждения, вернуть филологическим занятиям ту важность, которую они когда-то у нас имели ‹…› [Guigniaut 1868b, II–III].

~~~~~~~~~~~

(Заметим между прочим, что слова Гиньо «для древней словесности филология – все равно что геометрия для точных наук» являются парафразой слов Ренана: «Филология есть точная наука о явлениях умственной жизни [des choses de l’esprit]. Для наук о человечестве она является тем же, чем физика и химия являются для философской науки о телах» [AS, 200; БН, 1-я паг., 101; курсив автора]. В 1868 году «Будущее науки» еще не было издано. Остается предположить, что либо Ренан давал Гиньо читать «Будущее науки» в рукописи, либо же Гиньо слышал от Ренана эти слова в устной форме – что, учитывая их афористический характер, представляется вполне возможным.)

~~~~~~~~~~~

Напоминаем, что предисловие Гиньо было датировано 1 апреля 1868 года. Декрет о создании ПШВИ был подписан 31 июля 1868 года. Когда Гиньо сдавал второй сборник в печать, до подписания декрета оставалось всего три месяца. Трудно не прийти к выводу, что два сборника отчетов, изданных Министерством общественного образования за несколько месяцев до подписания декрета, призваны были не представлять французскую науку на Всемирной выставке, а подготовить почву для решающих шагов, которые Дюрюи сделал в июле 1868 года.

Реформа высшего образования: набор вариантов

К моменту, когда Дюрюи занялся вопросами реформы высшего образования, в «научном лобби» циркулировало несколько концепций такой реформы. Степень радикализма этих концепций строго коррелировала с возрастом экспертов, которые их выдвигали.

Радикальная концепция состояла в перестройке всей образовательной системы на немецкий лад. В конечном счете это должно было означать: 1) ликвидацию существующей сети факультетов; 2) создание небольшого количества мощных полносоставных университетов, более или менее равномерно распределенных по территории Франции; 3) переориентацию учебного процесса на всех факультетах в сторону исследовательской работы, создание семинарской системы; 4) ликвидацию «двухкамерного характера» французской образовательной системы, поглощение подмножества высших школ новосозданными университетами. Первым шагом к осуществлению этой концепции могла бы стать реорганизация всех факультетов по немецкому образцу. Эту концепцию поддерживали наиболее молодые из участников «научного лобби» – Гастон Парис и Габриэль Моно.

Радикальной концепции противостояла группа умеренных концепций. Их выдвигали старшие участники «научного лобби». «Старшие» отправлялись от признания того факта, что осуществить радикальную концепцию невозможно – по крайней мере в настоящее время. Сторонники умеренных концепций понимали, что по-настоящему радикальная ломка образовательной системы возможна только при радикальной ломке политической системы. Более того, из прошлого опыта они делали твердый вывод, что даже при сколь угодно радикальных сменах политического режима французская модель образовательной системы в своих глубинных принципах выживает и продолжает существовать, поскольку она укоренена во всей толще общественного уклада и умственных привычек нации.

Из концепций такого рода наиболее известен был проект, предложенный Ренаном в уже цитированной нами статье «Высшее образование во Франции» (1864). Повторим еще раз: Ренан исходит из того, что наряду с «готовой наукой» французская система высшего образования непременно должна уделять место «творимой науке». Но, по мнению Ренана, из этого не вытекает, что учебный процесс и исследование должны обязательно совмещаться в одной точке: под одной крышей или в каждой отдельно взятой голове. Коль скоро французская система исторически сложилась так, что рост научного знания идет в ней за пределами факультетских стен, остается подчиниться духу этой системы и отвести исследовательской работе и подготовке исследователей место за рамками факультетов – то есть где-то в заведениях «дополнительного подмножества». Таким местом, по убеждению Ренана, должен был стать Коллеж де Франс. Иначе говоря: Ренан признает ценности, культивируемые немецкой образовательной системой («признает» – мягко сказано), – но предлагает подчинить их традиционной логике французского системосозидания, основанной не на синтезе, а на анализе, на жесткой функциональной и жанровой дифференциации.

Эту концепцию Ренана фактически поддержал в том же 1864 году Мишель Бреаль. В своей инаугурационной лекции в Коллеж де Франс осенью 1864 года Бреаль обратился к слушателям со следующим призывом: «Здесь