Герцогиня-дурнушка - Элоиза Джеймс

В какой-то момент герцог решил доказать, как прекрасна его жена. И прежде чем она успела остановить его, он выкинул из окна сшитую по парижской модели накидку, стоившую небольшое состояние. Накидка упала в сад, где и повисла на живой изгороди. Подкладка из розового шелка ярко блестела в лучах солнца.

– Совсем как прежде, – сказал кто-то из слуг Мейдрону. – Ее свадебное платье вылетело из этого же окна семь лет назад. – И дворецкий со слугой в недоумении пожали плечами.

Мейдрон вызвал назад всю прислугу, и герцог сказал ему (потихоньку), что он может рассчитать всех людей, которых дополнительно наняли, чтобы изображать газетчиков.

К концу недели герцогиня почти привыкла оставаться непричесанной и небрежно одетой, по крайней мере какое-то время. Она смирилась с тем фактом, что муж упрямо считал ее столь же прекрасной, как и семь лет назад. Смирилась она и с тем, что Джеймс, судя по всему, никогда так и не поймет, какое огромное значение имеет одежда для женщины (а также для мужчины). Но зато он был экспертом по части отсутствия одежды.

Разумеется, Тео была очень, очень счастлива. И она по-прежнему была замужем.

Бал у принца-регента

Май 1817 года

Как обнаруживает со временем каждая супружеская пара, семейная жизнь – это далеко не всегда ложе из роз.

Настал тот день, когда принц-регент должен был пожаловать Джеймсу орден Бани[14]. А несколькими часами раньше Тео накричала на мужа, потому что тот опрокинул фарфоровую рыбу, изящно приподнимавшуюся на хвосте; то было великолепное творение «Керамики Ашбрука». Джеймс рявкнул в ответ, что глупо было устанавливать миниатюрную мраморную стойку в библиотеке рядом с дверью (ведь кто-нибудь всегда мог войти в комнату и сразу свернуть в сторону, как он и сделал, что привело к роковым последствиям).

– Мне жилось намного легче, когда рыбы в пределах видимости были в чешуе, – добавил герцог.

– Прекрасно! – прокричала Тео в ответ. – Можешь снова отправляться к своим сомнительным друзьям!

Услышав громкие голоса хозяев, Мейдрон отправил слуг подальше от дверей библиотеки. Он знал по опыту, что герцогу с герцогиней временами требовалось уединение и за пределами супружеской спальни.

И действительно, когда герцогиня появилась спустя час или около того, ее волосы были растрепаны, а застежка ожерелья свисала с груди. К тому же появилась она отнюдь не на собственных ногах. Герцогу нравилось носить свою жену на руках. «Нашел отличное применение своей силище», – хихикая, перешептывались служанки.

Жизнь в браке была нелегкой, но доставляла герцогу огромное удовольствие и удовлетворение. И в самом деле, Джеймс радостно улыбался весь день после бесславной кончины фарфоровой рыбины, хотя при мысли о приближавшемся вечере его бросало в дрожь. Ему предстояло получить заслуженную благодарность за его несомненные заслуги перед Короной в деле борьбы с работорговлей. После торжественной церемонии должен был состояться бал. Джеймс терпеть не мог подобные мероприятия. Но он решил, что можно обрядиться в нелепый костюм на один вечер и нацепить орденскую ленту, если это поможет ему завоевать большинство на предстоящем голосовании в Парламенте по вопросу о запрещении рабства (а не только работорговли) во всей Британской империи. К счастью, теперь отменили ритуальное омовение в бане перед получением ордена, и это немного успокаивало.

В данный момент герцог стоял в своей спальне, а его камердинер Госфенс деловито суетился вокруг него. Он уже натянул на хозяина камзол, весь расшитый жемчужинами, а затем надел на него парадный сюртук из плотного малинового муара с подкладкой и отделкой из тонкого белого шелка. За этим последовал белый пояс, что было довольно неприятно, а потом Госфенс подал герцогу сапоги с гигантскими золотыми шпорами – почти такими же огромными, как колеса от тележки.

Джеймс посмотрел на них с отвращением.

– Где ты это взял?

– Они специально изготовлены для рыцарей ордена Бани, – пояснил камердинер.

Джеймс со вздохом надел сапоги.

– А теперь – мантия рыцаря ордена, – сказал Госфенс почтительным шепотом. Он с благоговением встряхнул мантию того же цвета, что и сюртук, накинул ее на плечи хозяина и завязал вокруг шеи белым шнурком.

Джеймс нахмурился и, посмотрев в зеркало, проворчал:

– Белый шнурок?… Хм… Я выгляжу, как лошадиная задница.

Тем временем Госфенс снимал крышку с какой-то коробки. Герцог заглянул в нее и увидел, что его камердинер достает красную шотландскую шапочку. Шапочку?

Джеймс многое терпел в отношении одежды. Его жена отличалась категоричностью суждений, и ей очень нравилось наряжать его в бархат и шелк тех расцветок, что не характерны для мужчин, а иногда даже в ткани, расшитые цветочками. Она говорила: «Чем экстравагантнее ты одет, тем больше похож на пирата». Обнаружив, каким соблазнительным находит его герцогиня этот «пиратский вид», Джеймс даже как-то раз надел сюртук бледно-розового цвета. Но шапочка?… Это было уже слишком.

Не говоря ни слова, герцог взял шотландскую шапочку, разорвал ее пополам и выбросил в окно.

– Но как же церемония?… – произнес камердинер.

– Можешь надеть на меня парик, – предложил Джеймс в качестве компромисса.

Госфенс протянул ему булавку для галстука, увенчанную бриллиантом величиной с виноградину.

– Откуда это безобразие? – спросил Джеймс, отмахнувшись.

Камердинер самодовольно улыбнулся:

– Это подарок ее светлости в честь вашего посвящения в рыцари ордена Бани.

Джеймс тяжело вздохнул, и Госфенс воткнул булавку в его галстук.

– В конце концов, вы ведь герцог-пират, – сказал слуга. – Мы не должны разочаровывать ваших почитателей.

Но Джеймс был бы бесконечно рад разочаровать всех дураков, придававших значение одежде.

– Полагаю, герцогиня будет особенно великолепна сегодня вечером?

– Думаю, процесс одевания начался в час дня, – сообщил Госфенс. Самомнение камердинера значительно повысилось от сознания того, что он жил под одной крышей с самой элегантной женщиной Лондона. С часу дня прошло уже три часа, однако Джеймс не думал, что Дейзи будет готова в ближайшие несколько часов.

К счастью, церемония оказалась не такой уж невыносимой. Принц-регент был милостиво краток при пожаловании Джеймсу ордена Бани. На последовавшем за этим торжественном балу герцог принимал поздравления от одиннадцати глуповатых рыцарей, убежденных в том, что все они представляют собой цвет королевства. Успешно подавив порыв громко рассмеяться, Джеймс использовал свое новоприобретенное рыцарское влияние, чтобы склонить сэра Фланнера (посвященного в рыцари за боевые заслуги) поддержать его законопроект о запрете рабства. Так что свою задачу он успешно выполнил.