Победа. Том 2 - Александр Борисович Чаковский

У Трумэна возникло, правда пока еще смутное, предчувствие, что разговор пойдет не так, как он полагал. Но, может быть, это только показалось? Трумэн сказал «для проверки»:

— У меня нет слов, чтобы выразить мое сожаление…

— Я стар, — с печалью в голосе откликнулся на это Стимсон.

— Конечно, как говорил великий испанец, никто не в силах остановить время или заставить его проходить бесследно… Впрочем, вы этим даром обладаете. Несмотря на разницу в летах, я не чувствую себя моложе вас.

— Огромная ответственность, которая теперь легла на плечи американского президента, должна внушать ему мысль, что он будет жить вечно.

— Это было бы противно воле божией, — смиренно ответил Трумэн. И добавил: — Впрочем, я понимаю, вы выражаетесь фигурально. Я согласен, надо брать все на себя и не думать о тех, кто когда-то придет и снимет эту ношу с твоих плеч.

— Это как раз то, о чем я хотел говорить, мистер президент. О великой ответственности, лежащей на ваших плечах.

— Вы были одним из тех, кто возложил ее на меня, — с улыбкой сказал Трумэн. — Я имею в виду бомбу.

— Да, да… — согласно закивал Стимсон. — И я в последние ночи много думал об этом. Мысли, которые пришли мне в голову, я позволю себе изложить вам письменно. Но ничто не заменит прямого, непосредственного разговора двух людей…

Теперь уже Трумэн не сомневался, что Стимсон пришел не только попрощаться. У него еще что-то на уме.

— Я слушаю вас, мистер Стимсон, — официально, чтобы выразить тем самым свое неодобрение, сказал Трумэн.

— Я опять о бомбе, сэр. Но… в несколько ином аспекте, — угрюмо произнес Стимсон.

— Слушаю вас, — повторил Трумэн, на этот раз с оттенком редоумения.

— Так вот, первый аспект. Мне кажется, что проблема наших будущих отношений с Россией не просто связана с бомбой, но буквально находится под ее господствующим воздействием.

«О боже мой! — мысленно воскликнул президент. — Неужели он намерен употребить свой прощальный визит на высказывание столь тривиальных истин?»

Стараясь не обидеть старика, Трумэн согласился:

— Вы на сто процентов правы, Генри! Конечно же бомба должна стать и станет главным фактором в американо-советских отношениях. Мы обладаем огромной силой…

— Это меня и пугает, сэр, — прервал его Стимсон. — Вы знаете, я верующий христианин и по социальным убеждениям своим не могу испытывать даже доли симпатии к большевикам.

Трумэн снова насторожился: «К чему он клонит?»

— Но я сознаю и другое, — продолжал Стимсон, — никакие споры, никакая политика с позиции силы невозможны на кладбище. Мертвые не могут изменить даже места своих могил.

— Я начинаю думать, что прожитые годы заставляют вас слишком много думать о приближении смерти, — произнес Трумэн, наклонив голову и усаживаясь поглубже в кресло, несколько отдаляясь от Стимсона.

А тот развивал свою мысль дальше:

— Человечество не началось с нас, оно нами не закончится. Поверьте, сэр, если бы я обладал магическим даром тихо и, так сказать, безболезненно стереть Россию с лица земли, я сделал бы это не задумываясь. Но я реалист, сэр.

— И к чему же приводит вас этот ваш реализм? — сардонически улыбнулся Трумэн.

— К убеждению, что если мы не сумеем договориться с русскими, а будем продолжать конфронтацию, подобную той, в которой участвуем уже неделю, то в глобальном смысле этого слова дело не сдвинется с мертвой точки.

— Но теперь мы обладаем бомбой! — воскликнул Трумэн, уже не скрывая своего раздражения.

— Именно этот факт, как и тот, что русские теперь об этом знают, заставляет меня опасаться худшего.

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что если мы будем продолжать переговоры, демонстративно держа бомбу в руках, то недоверие русских, их подозрения в наших истинных целях будут все время возрастать. Следовательно, возрастет и конфронтация.

— Я… я просто изумлен, слушая вас, Генри, — пробормотал Трумэн.

Он и впрямь не мог понять, чего хочет от него выходящий в отставку военный министр. Заподозрить Стимсона в чем-то, что может иметь вредные последствия для США, Трумэн не мог. И если атомная бомба имела много отцов, то одним из них конечно был Стимсон. А он, Трумэн, обязан старику ветерану и чисто моральной поддержкой.

Но вот теперь… О чем он, в конце концов, говорит» этот старый человек?

— Мистер президент считает» что я не до конца выполняю свой долг? — сухо и даже строго спросил Стимсон.

— Да нет! Я просто не понимаю, что на вас нашло, Генри. Еще несколько дней назад вы рассуждали иначе.

— Я употребил эти дни, точнее часть ночей, на обдумывание новой складывающейся ситуации» сэр» — ответил Стимсон. — До сих пор я размышлял об этой бомбе… ну, скажем, прямолинейно. Я военный министр, речь идет о новом для моей страны оружии. Какие тут могут быть сомнения? Гони их прочь от себя! Но сейчас на моих глазах создается новая глобальная ситуация. Я опишу ее в меморандуме, который представлю вам несколько позже, перед моей официальной отставкой. Однако главное ясно уже сейчас. Я пришел к выводу, что проблема наших отношений с Россией, особенно после того, как мы приведем бомбу в действие, еще более осложнится. Наличие в мире атомного оружия окажет господствующее воздействие…

— Но это же хорошо! — прервал Стимсона Трумэн. — Во всяком случае, до тех пор, пока мы имеем монополию на это оружие!

— Да. Но если русские не будут уверены в наших конечных целях, их подозрения…

— Вы начинаете повторяться, Генри.

— Простите, сэр, возможно, я не сумел четко выразить мою мысль. А она представляется мне очень простой. Если бы атомная бомба стала одновременно началом и концом атомного века, это было бы действительно хорошо. Но я уверен, что новая бомба — всего лишь первый шаг, знаменующий этот век, и потому подходить к ней просто как к оружию, пусть сверхмощному, весьма опасно.

— Бомбу-то имеем только мы, — назидательно произнес Трумэн. — Чем это опасно?.. Я, конечно, имею в виду опасность для нас, для Штатов.

— Опасность в том, повторяю, что это лишь первый шаг. А за ним последуют новые шаги — второй, третий и так далее. Короче, если мы не хотим сами стать жертвами разрушительной мощи человека, то надо уже сейчас предложить Советскому Союзу соглашение о контролируемом и ограниченном использовании атомной бомбы. Пойду еще дальше: нам надо научиться сообща, насколько это возможно, руководить развитием атомной энергии и поощрять ее использование в мирных и гуманных целях. Вы скажете: это вопросы далекого будущего? Но лучше, чтобы оно было хотя бы далеким, чем не существовало бы вообще. Это все, сэр.

— Нет, не все! —