Источник счастья. Небо над бездной - Полина Дашкова

В номере «Метрополя» умирал Матвей Леонидович Белкин,Мастер. Федору казалось, что, если не станет Белкина, всех их тут же арестуют ирасстреляют. Матвей Леонидович, Мастер стула международной ложи «Нарцисс»,занимал высокий пост в Комиссариате финансов, ведал заграничными банковскимивкладами большевистской верхушки и был для Федора, Михаила Владимировича, Тани,Андрюши гарантом безопасности. Правда, знал об этом только Федор и уговорилпрофессора влить Белкину препарат.

Бокий пришел, долго находился в номере. Ему непременно нужнобыло получить от умирающего Белкина важную финансовую информацию. Это емуудалось.

Мастер умер. Михаил Владимирович оказался прав, вливание непомогло.

Бокий имел реальную возможность поймать обрывок разговора.Ведь именно той ночью, в номере «Метрополя», Федор признался МихаилуВладимировичу, что ввел себе паразита.

«Да, скорее всего, так, — решил Федор, — Бокий случайноподслушал разговор, для его ушей не предназначенный, потому он ни о чем неспрашивает меня, не поднимает эту тему. Вполне в его духе».

Федор так глубоко задумался, что едва не проехал нужнуюстанцию. Выскочил в последний момент, перешел на другую линию и уже черезчетверть часа входил в здание медицинского факультета Берлинского университета.Никого ни о чем не спрашивая, разыскал стенд с расписанием лекций ипрактических занятий. Среди преподавателей фамилии доктора Крафта не оказалось.Оглядевшись, он увидел на одной из дверей табличку: «Кафедра нервных болезней».Дверь открылась, вышло несколько студентов в белых халатах. Федор уже сделалшаг навстречу, открыл рот, чтобы спросить, не знают ли, где профессор Эрнст фонКрафт. Но сердце прыгнуло и застряло в глотке. Стало нестерпимо жарко, головупронзила вспышка боли.

— Вы себя плохо чувствуете? — обратился к нему один изстудентов.

Сквозь очки на Федора глядели серые глаза, взгляд былучастливый, мягкий. Федор машинально отметил, что из этого очкарика получитсяхороший, порядочный, умный доктор, и ответил, едва шевеля пересохшими губами:

— Благодарю вас, все нормально.

— Вы побледнели, у вас испарина. Вы кого-то ищете? Я могувам помочь?

— Нет, нет, мне нужно на воздух, спасибо, спасибо большое,всего доброго, — Федор быстро зашагал прочь.

Боль отпустила, когда он покинул университетский сквер. Ондостал платок, вытер мокрое лицо, отдышался. Не спеша, прогулочной походкойпошел к станции подземки. Наверное, стоило оглянуться. Во всяком случае, оченьхотелось оглянуться. Князь ведь предупредил: не забывай проверяться, за тобойследят.

«Проверяться. Как? Если я сейчас оглянусь, это будетнеправильно, — думал Федор, невольно ускоряя шаг, — тот лысый в кафе, которомукнязь устроил расстройство желудка, уже вряд ли продолжает следить. Другого яне узнаю. Мало ли, кто идет за мной по улице? Может, и не за мной вовсе, а посвоим делам».

Он остановился, пережидая, когда проедет трамвай, и всеравно не повернул головы, хотя сейчас это было бы вполне естественно. Шеязатекла. Он не сразу понял, что происходит. Затих звон трамвая. Федор побежалпо мостовой, через рельсы, резко остановился между двумя полосами трамвайныхпутей, развернулся всем корпусом и едва не сшиб молодого человека в серомпальто, в шляпе, надвинутой на лоб.

Шляпа, пальто, белый размытый овал лица Федор видел застеклами в соседнем вагоне. Потом, в университетском коридоре, маячил тот жесерый силуэт, только шляпу держал в руках.

Они встретились как раз на рельсах. Рельсы дрожали. Громкозвенел приближающийся трамвай. В последний момент оба отскочили назад, какстолкнувшиеся мячи, и трамвай разделил их.

Федор, благословляя новенькие ботинки, долетел допротивоположного тротуара, увидел, как из подъезда ближайшего дома выходитженщина с детской коляской, придержал для нее дверь и нырнул в подъезд как разв тот момент, когда трамвай отъехал.

Из окна на лестничной площадке он с удовольствием наблюдал,как растерянно озирается серый, даже шляпу снял, бедняга.

По плану следующим местом, куда Федор намеревался поехать,была Клиника нервных болезней. Он заранее, еще в кафе, по карте определилмаршрут и рассчитал, что оттуда как раз к восьми успеет в кинематограф. Нотеперь, конечно, план поменялся.

Федор вышел через черный ход, пару часов блуждал попроходным дворам и незнакомым улицам, потом на такси отправился наГельдштрассе, 13.

Москва, 2007

Тверской, а потом и Гоголевский бульвары Федор Федоровичпрошел пешком. Было скользко и ветрено. Зубов боялся отпустить руку старика,заставлял его несколько раз отдыхать на скамейках. Поправлял шарф на его шее,глубже натягивал ему на уши радужно полосатую шапочку, которую успела связатьдля него неугомонная Герда, пока ждала возвращения в Зюльт-Ост из ПарижаДанилова, Сони и Зубова.

Герде пытались объяснить, что инвалиду с парализованныминогами теплая шапка совершенно ни к чему. Он не выходит из дома, прикован ккреслу, если его и вывозят изредка на воздух, то поздней весной, летом, когдасовсем тепло.

— В моей шапке выйдет и зимой, — уверенно заявила Герда.

Зубову пришлось привезти подарок в Москву. И вот теперьоказалось, что Герда была права. Федор Федорович вышел зимой в ее шапке. Как ниуговаривал Зубов подождать оттепели, начать с коротких прогулок по двору,старик настоял на своем.

— Хочу в Кремль. Пешком по бульварам.

Часть пути все-таки проехали на машине. Но бульвары Агапкинмедленно, упорно мерил мелкими своими шажками, молчал, сопел, вздыхал.Посередине Гоголевского присели на скамейку. Зубов закурил и впервые решилсяспросить:

— Федор Федорович, вы не устали? Не замерзли?

— Отстань. Вот здесь, да, именно здесь, Таня встретилась сэтой дурой. Двадцать второй год. Миша был маленький, но помнит.

— С какой дурой?

— Ее звали Элизабет Рюген, она работала в Нансеновскомкомитете помощи голодающим. А с ней работал агент Консолор, утешитель впереводе с латыни. Он специализировался на женах важных иностранцев, он умелтак замечательно утешать богатых скучающих дамочек, что они ему всевыкладывали. Дура Элизабет сообщила Тане, что Данилов ранен, а потом поделиласьвпечатлениями с Консолором. Бокий показал мне его донесение.

— Да, я читал, — сказал Зубов, — этот донос открывает делона Татьяну Михайловну Данилову, урожденную Свешникову. Но там толькомашинописная копия. Подлинника нет.

— Конечно, — старик криво усмехнулся, — подлинник я порвал исжег в пепельнице, в кабинете Глеба Ивановича. Две машинописные копии осталисьу него в сейфе. Печатала Леночка, его дочь. Перед моим отъездом в ГерманиюБокий при мне уничтожил эти копии, сдержал слово. А то, что лежит в деле,восстановлено с копирки, которую Леночка по рассеянности оставила на столе.Впрочем, и без той бумажки доносов на Таню хватало. Ты зачем в архив залез?