Игра королей - Даниэль Дакар

Она победно улыбнулась и невпопад закончила:

— Борща хочу. Горячего. Со сметаной.

Кобзарев, почитавший борщ одним из основных достижений человеческой цивилизации, понимающе ухмыльнулся. Потом отошел в сторонку, связался с камбузом и шепотом отдал соответствующий приказ, радуясь возможности доказать кое-кому, что и в больших кораблях есть своя прелесть. Небось, на бельтайнском корвете стюард прямо в ходовой пост еду не подаст…

Полчаса спустя в рубке упоительно пахло борщом и свежими пампушками, щедро натертыми чесноком. Ильдар Бедретдинов, которого Арсений Павлович на время подменил в ложементе первого пилота, косился на жующих коллег (борщ был со свининой) с неодобрением. Впрочем, весьма споро хлебать специально для него принесенную куриную лапшу неодобрение нисколько не мешало.

А еще через час кап-три с удовольствием наблюдал, как Мария Корсакова размещает крейсер на позиции для разгона и прыжка. Ей что-то не нравилось, и минут двадцать она заставляла корабль совершать почти незаметные эволюции, в которых, с точки зрения Кобзарева, не было ни малейшей необходимости. Что ж, пожал он мысленно плечами, вот поэтому она и командует, что видит нечто, незаметное ни для него, ни для остальных.

Наконец крейсер замер в той точке пространства, которую выбрала госпожа капитан первого ранга. О'Нил ворчливо подтвердил готовность, не преминув заметить, что излишний перфекционизм вреден для здоровья окружающих. Командир корабля ласково посоветовала старшему технику заткнуться и не отсвечивать, встряхнула кистями рук и покосилась на рассевшихся по местам коллег:

— Ну что ж, господа… как это? «Под российским Андреевским флагом и девизом „Авось“»?! Маршевым сто тридцать, маневровым свободный ход!

Освещен был только стол, и освещен ярко. Свет, однако, пропадал втуне: за столом никого не было. Двое мужчин стояли у открытого настежь окна, глядя на темный парк. Кое-где под деревьями смутно белели в лиловом предутреннем свете озерца цветов, похожих на пушистые шарики. Пахло влажной землей и робкой, не набравшей еще силы, зеленью: весна в этом году припозднилась.

— Плохо. Очень плохо, — самым обыденным тоном произнес тот из мужчин, который был постарше. — Разумеется, все необходимые меры принимаются и будут приниматься, но это так… больше для очистки совести. Что, к сожалению, понимаю не только я. Вы не хуже моего знаете, что как ни хороша старая притча, но к реальности она отношения не имеет. Сколько бы лягушка ни барахталась в молоке, масла ей не сбить.

— Мне кажется, государь, отчаиваться еще рано, — осторожно проговорил Василий Зарецкий.

— Кто сказал вам, что я в отчаянии, генерал? — тон Георгия Михайловича был под стать язвительной улыбке, искривившей на мгновение тонкие, почти совсем обесцветившиеся губы. В густом полумраке кабинета выражения глаз было не рассмотреть, но Зарецкий готов был прозакладывать свои погоны, что до них улыбка не дошла. — В ярости — да. Но не в отчаянии. Однако вся эта история пахнет настолько скверно, что…

Генерал понимающе кивнул. Поступившие рапорты складывались в совершенно фантасмагорическую картину, и глава СБ не очень-то представлял себе, за какой из имеющихся в его распоряжении немногочисленных концов начать распутывать получившийся клубок. Точнее, концов хватало, но — на Кремле. Увы, где бы ни были сейчас «Москва» и ее пассажиры, Кремль в списках не значился.

Визит великого князя Константина Георгиевича в Бэйцзин прошел без сучка без задоринки. Все необходимые документы были подписаны, контакты налажены, личное знакомство с Лин Цзе состоялось. При этом граф Тохтамышев сообщил, что аудиенция продлилась чуть не вдвое дольше запланированного, а сигналы из Запретного города поступили самые благожелательные.

Кроме этого, Тохтамышев подкинул еще кое-какую информацию. Информацию, которая, в принципе, понравилась и самому Зарецкому и, что немаловажно, императору. Становилось в достаточной степени очевидно, что третьего зайца стреляли не зря: судя по тому, как развивались события, очищенная от любых темных пятен биография могла понадобиться вдовствующей графине Корсаковой в любой момент. Уж чем-чем, а легкомыслием Константин Георгиевич не отличался, давно и прочно усвоив разницу между минутным порывом и серьезным шагом. Сейчас, похоже, речь шла о втором. Вот только…

Легкий крейсер «Москва» благополучно стартовал от станции «Благоденствие», встроился в ордер сопровождения и начал разгон перед прыжком. Затем, примерно на середине разгона, корабль наследника престола внезапно ушел со связи. Далее регистраторы «Зоркого», «Быстрого» и «Смелого» зафиксировали серию взрывов по правому борту «Москвы», после чего крейсер резко ускорился, сменил траекторию и ушел в прыжок. По крайней мере, вероятность того, что в прыжок ушел именно корабль, а не его обломки, сохранялась. Но что произошло, оставалось пока загадкой.

Почти трое суток флоты Империи бороздили пространство и подпространство, пытаясь отыскать хоть какие-то следы пропавшего крейсера. Обстановка в государстве накалилась до предела. И как будто мало было самого чрезвычайного происшествия, по всей стране наблюдался сейчас резкий всплеск ксенофобных настроений.

В Генштабе и Адмиралтействе нашлось немало тех, кто яростно обвинял в случившемся Небесную Империю. Им истерически вторили радикально настроенные СМИ. Пока еще удавалось удержать ситуацию под контролем, но с каждым часом голоса, требующие «адекватного ответа на преступление, совершенное против Российской Империи», звучали все громче. В результате император оказался в положении настолько сложном, что у него практически не оставалось времени на то, чтобы быть тревожащимся о судьбе старшего сына отцом.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, генерал, — Георгий Михайлович отвернулся от окна и побарабанил пальцами по раме за спиной, — но у меня создалось впечатление, что вы… не то чтобы не беспокоитесь. Просто надеетесь на что-то. Есть у вас в рукаве какой-то неизвестный мне козырь, который позволяет вам смотреть на ситуацию с некоторой долей оптимизма.

— Это правда, государь, — сдержанно кивнул Зарецкий.

— Ну так давайте, делитесь, — сварливо пробурчал император, решительно разворачивая взятый от стола стул спинкой к собеседнику и усаживаясь на него верхом.

Зарецкий не был знаком с Георгием Михайловичем, когда тот был в нынешнем возрасте Константина Георгиевича, но сходство между отцом и сыном было разительное. Интересно, эту манеру сидеть на стуле верхом, положив руки на спинку, а подбородок на руки, сын перенял у отца или отец — у сына?

— Ваше величество, упомянутый вами козырь действительно существует, однако он, увы, не имеет ничего общего с формальной логикой. И попробуй я оперировать этой информацией официально, меня в лучшем случае поднимут на смех.

— Мне не до смеха, Василий Андреевич, — покачал головой император. — Излагайте.

— Видите ли, — казалось, генерал изрядно смущен, — я взял на себя смелость задать один вопрос. Я спросил маленькую девочку, меньше года назад потерявшую отца и почувствовавшую его смерть, как себя чувствует ее мама.