Парень моей подруги - Милана Стоун

Прижимает к себе ещё крепче, почти до боли, и я начинаю верить, что он не отпустит, сдержит свои обещания.

– Говори, не останавливайся. Я тебя слушаю. Я тут, буду рядом.

И я говорю.

Всхлипываю. Рассказываю все, что помню, все, что мешает засыпать по ночам, гниет в моем сознании, создавая пугающие сны, где главные роли занимают мои родители, в основном отец.

Каждый неприятный случай оставлен шрамом на моей душе и не только.

Продолжаю говорить, не останавливаясь.

О том, когда и как ударил первый раз и за что, о том, как допивался до беспамятства, приводил друзей, из-за которых было невозможно заснуть, да и выйти из комнаты было страшно.

О том, как приводил любовницу в дом, и они пили за одним столом, а мама подносила закуски, после со слезами на глазах учила со мной уроки.

Звуки секса за тонкой стенкой в этот момент, которые навсегда отпечатались в памяти.

О том, что мать вскоре тоже подсела на бутылку, и стало ещё хуже. В разы.

Вечные скандалы и разборки. Каждый вечер, до глубокой ночи.

О том, как мы все же набрались смелости, и ушли от него, сняли маленький дом и спокойно жили в нем целый месяц, пока опять не пришёл отец.

Посвежевший, с цветами и с обещаниями изменить наши жизни, и мать тут же растаяла. Простила его.

Как мы вернулись и попытались собрать сломанное, но не вышло.

Тогда он подарил мне собаку в качестве примирения, но после, через пару месяцев выбил ей все зубы, слоило ей погрызть древний диван.

А потом я все же уехала. Выдохнула с облегчением.

Уже тогда в поезде я чувствовала себя свободной от этого всего и дала себе обещание, что не буду терпеть подобного.

Лучше одной, чем так.

Предлагала маме собрать вещи и убежать. Отказалась. Сказала, что я не понимаю.

А я с радость покинула ненавистный город и ни о чем не жалею. За эти два с половиной года приезжала к ним очень редко и оставалась там не больше чем на неделю.

Все самое больное выложила парню, что смотрел на меня с печалью и тоской, так пристально, с долей удушающей нежности.

И я сама, сама выбралась из его объятия. Сама залезла на него верхом, обхватила колючее лицо ладонями и прижалась к твёрдым губам.

С пару секунд Филипп никак не реагировал, глядел с толикой сомнения, поглаживая по спине, не веря, что решилась.

Но я не хотела отстраняться.

Нет, не сейчас. Мне нужно было его тепло, поддержка, его мужской магнетизм и привлекательность.

Он был мне нужен. Руки, губы, член. Все, что он мог дать, я возьму, не думая.

Я тону в его тепле, как тонет язык внутри него. Кусаю, чтобы он понял, что я жду от него более решительных действий.

Хочу его расшевелить, и мне вскоре это удается, он подхватывает под попу, а другую руку размещает на затылке, чтобы я не могла сбежать.

Прижимает. Принимает на себя мои чувства.

Глубоко проникает языком в рот, орудуя там как у себя дома, эротично выпускает стон, когда я вцепляюсь в его плечи.

Я не сопротивляюсь, впитываю в себя каждый его вздох и движение и вскоре я уже не понимаю, как оказываюсь под ним. Все происходит слишком быстро.

Также быстро он скидывает с себя рубашку, даже не расстегивая, просто разрывает пуговицы, что разлетаются в разные стороны.

Все это не важно. Ничего не важно, кроме наших неутолимых, жадных поцелуев. Больных.

Чувственных и таких необходимых.

Не отрывается от моих губ ни на секунду. Да и я бы не позволила.

Чувствую тёплые пальцы у себя на ногах, они пробираются все дальше, под короткое платье, добираясь до края колготок.

Дразняще чуть приспускают вниз, но не спешат. Поднял платье вверх, оголяя живот, высвобождая грудь, втиснулся между моих разведённых ножек. Соприкоснулся стояком с моей промежностью.

В этот миг задрожали оба.

– Ритаа, бл*ть, ты что делаешь? Если ты сейчас же не остановишься, то я тебя трахну.

Я не могу ничего ответить, ощущая между ног что-то очень твёрдое как камень, даже через толстый слой ткани.

Филипп, опираясь на свои руки, уже не целует, он смотрит прямо в глаза, делает несильный толчок, вглядываясь в лицо, ловя мою реакцию.

– Ах... что ... еще...

Разве это я проскулила? Не верю. Я не могла.

Но парень не остается в стороне, толкается ещё раз. И ещё.

Начинает делать это с отточенной скоростью, не прерывая зрительного контакта.

Ему, видимо, совсем не мешают мои колготки, и он даже не высвободил свой член и все же выглядит так, словно ему очень нравится заниматься данным действием.

Мне тоже. Боже. Это великолепно.

Ничего круче я не ощущала!

– Я тоже, моя родная, – прошипел он мне в губы. – Я тоже, моя мышка...

Неужели я сказала эти слова вслух? Мамочки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Как остановить это безумие, как совладать со своим телом и со своим разумом, что беспрекословно ему подчиняется?

Невыносимо. Невыносимо приятно.

Стыдно. Хорошо. Великолепно!

Хочу кричать от восторга, но из губ вырываются пошлые стоны, что заполняют комнату, и мне неловко от того, что нас могут услышать.

Плевать! Мне все равно. Впервые я ощущаю себя почти свободной... Нужно лишь...

– Филипп, я... мне нужно... не могу...

– Знаю, любимая, знаю.

В момент он меняется в лице, оно становится более жёстким, не таким ласковым, как было до.

С оскалом хватает мои руки, что покоились у него на голой спине, и заводит их мне за голову.

Сжимает до боли, делая резкий толчок, можно только удивляться, как ещё не порвались капроновые колготки.

Ощущения сродни пыткам на запястьях рук и внизу живота.