Лили и море - Катрин Пулэн

Парни ласково смеются. Старая уставшая лошадь поднимается и делает это для меня. Я пожираю еду. Из угла комнаты Джуд смотрит, как мы едим, скрестив руки, с приветливой улыбкой отца, стоящего над своей детворой. Это он приготовил еду.

Мы пьем кофе, сидя на цементных ступенях. Перед нами небо над горой Пиллар покрывается клочками тумана, цепляющегося за глубокую зелень сосен. Трое смуглых мужчин разговаривают между собой по-мексикански. Один парень, которого я узнаю, так как видела его на борту «Сторожевого», подходит и садится рядом со мной. Я даю ему сигарету. Он мне протягивает зажигалку.

— Где Сид и Лена, Мэрфи? И великий физик? Ты знаешь? — спрашиваю я Джуда, когда мы возвращаемся в дортуар. Мужчины тесной толпой пошли направо, я одна — налево.

— Из Анкориджа никто еще не вернулся. Пока лето — нужно этим пользоваться. Мэрфи должен быть у своих детей или в баре «У Бени». Что касается Стефана, наверное, он наконец-то взялся за книгу, которая способна изменить взгляд на теорию относительности.

— Да, я знаю, он мне говорил об этом.

Три дня идет дождь. Они говорят — это падение. Падение чего? Листьев? Света? Нашего достояния? Летнее солнце опалило наши крылья, и мы снова падаем как Икар. Свет, отражающийся от вод порта, — это пощечина. Я иду по набережной. Улицы безлюдны. Какой-то экипаж ждет перед общественными туалетами порта. Шофер, толстый мужчина с красной кожей, заснул, откинув голову назад. Я прохожу через сквер. Пресный запах консервного завода сегодня очень тяжелый. Кажется, что он просачивается сквозь обычные скромные фасады. Но более сильный запах приходит к нам с открытого моря. Говорят, что поднимается ветер. Северный ветер? Близится прилив. Двое парней в лохмотьях ругаются на скамейке. Рокот голосов, крики, грохот музыкального автомата вырываются из распахнутых настежь дверей бара «У бочонка». Я перехожу улицу. Я колеблюсь и вхожу с бьющимся сердцем. Я проскальзываю мимо группы старых индианок, сидящих в тени, с очень прямой спиной и с достоинством, перед своими рюмками виски. Последняя в ряду приветствует меня кивком головы. Я ей отвечаю. Выражение ее лица осталось невозмутимым. Она достает сигарету и подносит ко рту, держа ее кончиками пальцев. Огибая огромную деревянную стойку в виде подковы, на которой выгравированы имена, к ней подходит официантка:

— Такси ждет, Елена…

Тогда та поднимается. Толстый, с красным лицом мужчина, которого я видела спящим в своем такси, мягко берет даму под руку и помогает ей дойти до выхода. Ее соседки не двигаются с места, а только кивают головами.

— Елена сегодня очень устала, — говорит одна другой.

— Точно, — отвечает другая с нежностью.

Я заказываю бокал пива «Буд» и попкорн, достаю сигарету из пачки, засунутой в сапог, и опускаюсь на табурет. Пусть я тоже буду старой индианкой. Может, это сработает и мужчины оставят меня в покое?..

Толстый тип кладет свою лапу мне на плечо:

— Ты из местных, девочка?

Я поворачиваюсь к мужчине:

— Нет.

— Рюмка за мой счет! Рик. Краболов, перед Господом Всемогущим и всеми силами Создателя.

— Лили… Малышка Лили, перед Вечностью, и я тоже однажды поеду ловить крабов в Беринговом море.

Мужчина вздрагивает.

— Рюмка за мой счет, согласен, но не для того, чтобы слушать твои глупости. Поговори со мной о другом, о твоей рыбалке на лосося, о твоем сезоне ловли сельди, о строгости хозяина рыболовного судна, на которого ты горбатишься. Но не о ловле крабов, ты не знаешь, что это такое. Это жизнь сильных мужчин, стоящих за этим. Не лезь в мужское дело. Это тебе не по плечу.

— Я отработала один сезон на черной треске, ловили с корабля с помощью крючковых снастей, — шепчу я.

Рик-краболов смягчается:

— Хорошо, дорогая. Но зачем тебе это? За что ты хочешь себя наказать?

— Вы считаете это подходящим для себя занятием. Почему я не имею права на это?

— Для тебя есть занятия получше: жить собственной жизнью, иметь дом, выйти замуж, воспитывать детишек.

— Мы со шкипером смотрели один фильм. Там показывали, как огромные ящики-ловушки качаются на волнах. Океан кипит, как в жерле вулкана, волны идут черными бурунами, можно сказать, что это похоже на лаву, никогда не останавливающуюся. Это манит меня. Я тоже хочу быть там. Именно это и есть жизнь.

Официантка принесла нам два бокала пива. Рик молчит.

— Я хочу сражаться, — продолжаю я на одном дыхании, — я хочу посмотреть смерти в лицо. И, возможно, вернуться, если получится.

— Или не вернуться, — шепчет он. — Это не фильм, который ты собираешься посмотреть, а настоящая действительность, истинная правда жизни. И она не сделает тебе подарок. Она безжалостная.

— Но я буду на ногах? Я буду живой? Я буду биться за свою жизнь. Это единственная вещь, которую стоит брать в расчет, разве нет? Сопротивляться, идти дальше, быть выше. Всё.

Двое мужчин сцепились друг с другом в дополнительном зале. Официантка заорала. Они успокоились. Рик смотрит вдаль, на его полных губах появляется легкая улыбка, он вздыхает:

— Здравый смысл толкает всех делать это. Сопротивляться. Бороться за свою жизнь с силами природы, которые превосходят нас, которые всегда будут сильнее. Трудная задача — идти до конца, умереть или выжить.

Он скатывает шарик табака и закладывает его между губой и десной.

— Но лучше тебе найти себе сильного мужчину и остаться в тепле и подальше от всего этого.

— Я умирала от скуки.

— Я также умру от скуки, если мне придется выбрать спокойную работу…

Он вздыхает, отпивает глоток пива, продолжает:

— Но это все-таки не жизнь, когда все время находишься на корабле, не имея ничего своего, позволяешь использовать себя от одной работы на судне до другой. И всегда должна собирать свои вещи в мешок, собирать пожитки своей бедной жизни. Каждый раз начинать сначала. В конечном итоге это тебя изнуряет и приводит в отчаяние.

— Нужно найти некий баланс, — говорю я, — между безопасностью, смертной тоской и слишком бешеной жизнью.

— Это невозможно, — отвечает он. — Всегда так — всё или ничего.

— Это как на Аляске, — говорю я. — Беспрерывно мечешься между светом и сумерками. Всегда эти двое бегут, преследуя друг друга, все время один хочет выиграть у другого — вечный переход из полуночного солнца в долгую зимнюю ночь.

Никифорос встречает меня, когда я выхожу из бара. «У бочонка», поднимая пыль, тормозит его черный миниавтобус. Великолепны и один, и второй. Когда он играет мускулами, кажется, что сирены, изображенные на его руках, кувыркаются в завитушках волн. Он наклоняется к окну и кричит:

— Иди покатаешься со мной, Лили! Испытаем эту прекрасную машину…

Я колеблюсь:

— Мне надо сходить на «Алеутскую леди», возможно, там есть работа, связанная с ловлей рыбы.