Право на месть - Сара Пинборо

Мне кажется, что я слышу голос Ричарда, требовательный, раздраженный, и мой первый порыв – извиниться. Но я не извиняюсь.

– Я в Скегнессе. – Я говорю тихо, но звук в этом доме-склепе кажется слишком громким. – В доме.

– Где? Господи, Мэрилин, если полиция…

– Полиции здесь нет. Ни следа полиции. Но я не могу сидеть сложа руки. И этот дом – часть всей истории, я не сомневаюсь. Улика. Иначе и быть не может. Но если я ничего не найду, то сразу вернусь. Никто никогда не узнает, что я была здесь.

– Мне не нравится, что вы там одна. Жаль, что вы меня не предупредили. Я бы поехал с вами.

Совсем не как Ричард, понимаю я. Это не раздражение, это озабоченность. Монета та же, стороны разные. Ричард наряжал свою паранойю в одежды озабоченности. «Не надевай сегодня этого платья, ты же знаешь мужиков».

– Но послушайте, – продолжает он. – У нас есть кое-что. Я собираюсь сообщить об этом полиции. Амелия Казинс…

– Вы можете доказать, что она Кейти? – Дыхание у меня перехватывает, а сердце неожиданно начинает биться чаще.

– Нет, не совсем так, но в ее истории нестыковки. Если копнуть на несколько лет назад. Шито белыми нитками, и поверьте мне, ниток там много. Но дело даже не в этом.

– А в чем?

– Я думаю, – говорит он после паузы, – что Кейти выдает себя за двух других людей.

74

Ава

Джоди. Сучка долбанная! Сквозь мой кляп прорывается слабый всхлип. Джоди. Я ей верила. Она была моим другом. Моим лучшим другом. Голова у меня болит, я ужасно пьяна, а поэтому мне трудно думать. Нет, она никогда не была моим другом. Она была лучшим другом своей мамочки. Кейти. Девочки Б. Или как ее там.

Я знаю, что здесь умру. Я и мама – мы умрем вместе. Джоди убьет нас, потому что Джоди никакая, к херам, не Джоди, а спятившая сука! И мне так стыдно, нехорошо, и я так виновата, что мама умрет здесь вместе со мной. Я все время думаю о ребенке во мне, который тоже умрет, а он ни в чем не виноват. Может, он уже мертв. Слезы снова скапливаются у меня под веками, но я прогоняю их. Я не могу дышать, когда плачу. Я боюсь плакать. Я боюсь умереть. Я так боюсь, я хочу, чтобы мама как-то все исправила, но, думаю, она не сможет. Мне даже больше уже не стыдно. Дурацкая переписка в «Фейсбуке», кажется, была в другой жизни. С тех пор я изменилась. Дурой была.

Лицо у меня щиплет от соплей и слез, а челюсть болит от кляпа, и я ненавижу себя за беспомощность. Нужно было сопротивляться. Сообразить, что тут какой-то обман, когда я увидела ее в машине. Но все произошло так быстро, у меня в голове все смешалось. Прежде чем я успела что-то сделать, у меня на лице оказался кусок материи, а потом – темнота. А потом я пришла в себя здесь, вся в синяках и ссадинах.

Я не ненавижу маму. Я ее люблю. Я хочу сказать ей об этом. Иначе она умрет с мыслью, что я ее ненавижу. Она думает – ее все ненавидят. Лучше бы меня вырвало. Но нельзя, чтобы меня вырвало. Я задохнусь. Одеяло тяжелым грузом лежит на моем лице, я пытаюсь его стряхнуть, но не могу. Я хочу увидеть маму. Она такая крутая. Совсем не похожа на мою маму. Она пришла сюда, чтобы умереть за меня. Она так сильно меня любит. Я столько дней слышала про нее как про Шарлотту. Про мою маму, когда она еще не была чьей-то мамой. Она хотела, чтобы для меня все было лучше, и, что бы она ни сделала в прошлом, я все равно была эгоисткой, глупой, ужасной, а теперь я снова чувствую себя пятилетней. Убогая. Какая же я убогая!

Я слышу, как сумасшедшая Кейти разговаривает с ней. Она говорит о дне смерти Даниеля. Теперь, когда мама здесь, я ее больше не интересую. Я для нее ничто. Хуже чем ничто. Я была пешкой, а теперь она собирается скинуть меня с доски. Все это время в плавательном клубе, «МоиСуки», «Великолепная четверка», все это говно, что она мне наговорила про «Клуб стремных мамочек», как я равнялась на нее, как мы все равнялись на нее – все это был обман. В моей жалости к самой себе зреет пузырь злости. Как эта сука смеет так поступать с нами?

Теперь, когда мама здесь, я ее больше не интересую. В моем одурманенном мозгу бьется эта мысль. Она меня даже не видит. Я под одеялом. Когда она в последний раз по-новому связывала мне руки? День назад? Больше? Меньше? Время потеряло всякий смысл. Во всяком случае, это было довольно давно. Я шевелю пальцами – не прощупывается ли слабина. Под одеялом жарко, и я потею. Пот – это хорошо. Пот – смазка.

75

Мэрилин

Мысли мои заняты совсем другим – тем, что мне сказал Саймон, – и я забываю о страхе перед подвалом. Освещаю фонариком лестницу и осторожно спускаюсь вниз. Джоди Казинс никогда не училась в Аллертонском университете. Она подала заявление, получила все документы, студенческий билет и все остальное, но ни разу не была ни на одной лекции. Ава пропала во время летних каникул, а потому полиция и не искала Джоди, чтобы задать вопросы. Вероятно, узнали ее номер у школьных друзей Авы или в плавательном клубе. Джоди дала им номер матери – всегда работает или со своим бойфрендом, – и на этом дело закрыли. В конечном счете девочки ведь не были под подозрением.

Кейти была и Джоди, и Амелией Казинс. Мама для покупки дома и оплаты счетов, мама, которая потом исчезла в своей воображаемой парижской жизни и превратилась в дочку, чтобы пролезть в жизнь Лизы через Аву. Амелию никто никогда не видел, все знали только Джоди. Я вспоминаю Джоди. Изящная, никогда не пользовалась косметикой, мальчишеское тело, крепкое, тренированное. Невысокая. Спокойная. Всегда на заднем плане. Человек видит то, что хочет видеть. Ты веришь тому, что перед тобой. Другая мысль приходит ко мне в голову. Кейти предположительно утонула. Сильная пловчиха. Она, вероятно, решила, что удача ей улыбается, когда узнала, что Ава тоже плавает. Это судьба.

Подвал заставлен всяким хламом, на всем слой пыли. У стены старая мебель. Туалетный столик, – вероятно, стоил кучу денег. Коробки со всякими безделушками. Осколки жизни, помнить которую некому. Если и есть здесь какая-то наводка, то найти ее будет непросто.

И все же меня не отпускает ощущение чего-то странного. Я шарю фонариком, заглядываю в углы, ниши, закутки. Штукатурка на одной из стен сырая и потрескавшаяся. «Это потребует ремонта», – слышу я голос Ричарда. Смотрю на стену по другую сторону, дальнюю от лестницы. Штукатурка такая же. Подхожу ближе, сдвигаю несколько ящиков, которые стоят у стены и мешают мне, меня не заботит судьба их содержимого. Почти такая же штукатурка… Но трещин нет, и поверхность чуть ровнее. Я поворачиваюсь и осматриваю пространство еще раз, теперь свежим взглядом. Оно недостаточно велико, должно быть гораздо больше. Дом иллюзиониста.

Я бегу вверх по лестнице, назад в судомойню. Набираю номер Саймона.

– Вы должны прислать сюда полицию. Немедленно. – Я пресекаю его протесты и вопросы. – Тут есть еще одна комната. Тайная комната. Где-то под землей. – От этой ясности у меня перехватывает дыхание. Они здесь. Совсем рядом. – Они там. Мне нужно их найти. Вызовите как можно скорее полицию. Мне все равно как, скажите, что я здесь с Лизой, что угодно. Пришлите сюда полицию!