Мэнсфилд-Парк - Джейн Остин

— Да, — сказала леди Бертрам. — Но я предпочла бы, чтоб он не уезжал. Наверно, все они рано или поздно уезжают. А я бы предпочла, чтоб они оставались дома.

Это относилось главным образом к Джулии, которая как раз попросила разрешения вместе с Марией ехать в Лондон, поскольку сэр Томас счел полезным для обеих дочерей дать такое разрешение; леди Бертрам, хоть она при своем добродушии и не стала этому мешать, сетовала теперь на то, что, вместо того чтоб воротиться со дня на день, Джулия еще задержится. Движимый прежде всего здравым смыслом, сэр Томас постарался примирить жену с этой переменою. Он ссылался на все чувства, какие надлежит испытывать в этом случае заботливой родительнице, и ей было приписано все, что должна испытывать любящая мать, которая печется об удовольствии своих детей. Выслушав сэра Томаса, леди Бертрам согласно сказала «да» и. минут пятнадцать молча поразмыслив, вдруг заявила:

— Я вот думала, думала, сэр Томас, и знаешь, я очень рада, что мы тогда взяли в дом Фанни, ведь теперь, когда наши дети разъехались, видно, как нам это хорошо.

Сэр Томас немедля с толком повернул ее неловкую похвалу:

— Совершенно справедливо. Не боясь хвалить Фанни в лицо, мы показываем ей, какой славной девочкой ее почитаем… теперь мы особенно дорожим ее обществом. Если ранее добры к ней были мы, теперь мы сами нуждаемся в ее доброте.

— Да, — не сразу отозвалась леди Бертрам, — и так утешительно думать, что уж она-то всегда будет с нами.

Сэр Томас помолчал, с затаенной улыбкою взглянул на племянницу, а потом серьезно ответил:

— Надеюсь, она никогда нас не покинет, до тех пор, пока ее не пригласят в какой-нибудь другой дом, который по справедливости посулит ей большее счастье, чем она узнала у нас.

— Вот уж это мало вероятно, сэр Томас. Кому же вздумается ее приглашать? Мария, верно, будет рада время от времени видеть ее в Созертоне, но, конечно, не предложит ей там поселиться… и здесь ей, без сомненья, лучше. И потом, я не могу без нее обойтись.

Неделя, которая прошла в усадьбе так тихо и мирно, в пасторате оказалась совсем иной. По крайней мере, молодым девицам этих семейств она принесла чувства отнюдь не одинаковые. Для Фанни она была исполнена умиротворения и покоя, для Мэри же — скуки и досады. Кое-что объяснялось разницею нрава и душевного склада — одну так легко было порадовать, другая не привыкла мириться с тем, что не по ней; однако ж всего важней была, пожалуй, разница обстоятельств. В чем-то их интересы были противоположны. Для Фанни отсутствие Эдмунда, причина и цель его отсутствия были истинным облегченьем. Для Мэри оно было во всех отношениях мучительно. Ей недоставало его общества каждый день, чуть не каждый час, и так сильно недоставало, что мысль о том, ради чего он уехал, безмерно ее сердила. Он не мог бы придумать ничего неудачней, чем это недельное отсутствие как раз в то время, когда брата ее не было дома и Уильям Прайс тоже уехал, и тем самым окончательно распалось их общество, еще недавно столь оживленное. Мэри не находила себе места. В пасторате оставалось теперь жалкое трио, запертое в четырех стенах из-за нескончаемых дождей и снега, заняться было нечем и надеяться на перемены тоже не приходилось. Она сердилась на Эдмунда за то, что он остался верен своим понятиям и согласно с ними поступал, не посчитавшись с нею (так она на него сердилась, что на бале они расстались чуть ли не врагами), и однако ж, во время его отсутствия не могла не помнить о нем постоянно, перебирала в мыслях его достоинства, думала о его любви и жаждала видеть его ежедневно, как бывало в последнее время. Он отсутствовал излишне долго. Не должен он был уезжать так надолго, не должен был покинуть дом на целую неделю, когда столь близок уже ее отъезд из Мэнсфилда. Потом она принялась винить себя. Напрасно она так горячилась во время их последнего разговора. Страшно ей было, что, говоря о священнослужителях, она употребила несколько сильных, несколько презрительных выражений, вот уж чего делать не следовало. Это было невоспитанно, дурно. Она желала всей душой, чтоб не были они сказаны, эти слова.

Неделя миновала, а досада Мэри не прошла. Все само по себе было худо, но ей стало и того хуже, когда опять настала пятница, а Эдмунд не появился, настала и суббота, а его нет как нет, и когда в воскресенье, при мимолетной встрече с его семейством выяснилось, что он писал домой, что откладывает возвращенье, ибо пообещал несколькими днями дольше погостить у друга.

Если прежде она нетерпеливо ждала его и огорчалась, сожалела о словах, которые сорвались у ней с языка, и страшилась, что они слишком сильно на него подействовали, то теперь эти переживания и страхи удесятерились. Более того, ей пришлось одолевать чувство весьма неприятное и совсем ей незнакомое — ревность. У Оуэна, у которого гостит Эдмунд, есть сестры. Быть может, они показались ему привлекательными. Но так или иначе, его отсутствие в то время, когда, как он заранее знал, она предполагала уехать в Лондон, было для нее невыносимо. Воротись Генри, как он намеревался, через три-четыре дня, она сейчас уже покидала бы Мэнсфилд. И ей вдруг стало совершенно необходимо увидеться с Фанни и попытаться еще хоть что-то узнать. Не могла она долее жить в таком злополучном одиночестве; и она направилась в усадьбу, несмотря на трудности пути, которые неделю назад считала непреодолимыми, затем, чтоб услышать немного более того, что знала, затем, чтоб хотя бы услышать его имя.

Первые полчаса были потеряны, потому что Фанни сидела подле леди Бертрам, а, пока не удастся остаться с Фанни наедине, надеяться не на что. Но наконец леди Бертрам вышла из комнаты, и тотчас же, стараясь голосом не выдать свои чувства, мисс Крофорд заговорила:

— Ну, как вам нравится, что ваш кузен Эдмунд так долго не возвращается? Я думаю, вам приходится хуже всех, ведь дома вы теперь единственная молодая особа. Вам, должно быть, его недостает. Вас не удивляет, что он задерживается?

— Н-не знаю, — неуверенно отвечала Фанни. — Да… по правде сказать, я этого не ждала.

— Быть может, он всегда будет задерживаться дольше, чем намеревался. У всех молодых людей такое обыкновение.

— Но не у Эдмунда. В первый раз, когда он ездил к мистеру Оуэну, он не задержался.

— Теперь ему там больше понравилось. Он сам очень, очень привлекательный молодой человек, и я даже несколько огорчена, что до отъезда в Лондон больше его не увижу, а теперь в этом уже нет сомнений. Я жду Генри со дня на день, и, как только он воротится, меня уже ничто не будет задерживать в Мэнсфилде. Признаться, я была бы рада еще раз увидеть Эдмунда. Но вы непременно ему передадите мой привет. Да… именно привет. Вам не кажется, мисс Прайс, что какого-то слова в нашем языке недостает — между приветом и… сердечным приветом, — которое подошло бы для нашего дружеского знакомства? Знакомства, что продолжалось столько месяцев! Но, возможно, привета в таком случае довольно. Длинное он прислал письмо? Подробно ли написал, как проводит время? Его привлекли там рождественские развлечения?

— Я слышала не все письмо, оно написано дядюшке… но, по-моему, оно совсем короткое, там всего-навсего несколько строк. Я только и слышала, что его друг настаивал, чтоб он пожил там подолее, он согласился. Еще два-три дня или еще несколько дней, я не совсем уверена.