Дар древних - Александра Потапова

пришло. И сказав нужные слова, Марья скользнула из сознания великана в единственного стоящего сейчас рядом с колдуном человека. Им оказался Федко. Его голова слегка дернулась, глаза на мгновения подернулись пеленой и закрылись. Когда он распахнул их снова, его светло-серые глаза стали практически черными. Колдун, заметив это преображение дернулся, понимая, что перед ним сейчас не просто человек, но Федко уже вцепился в его шею мертвой хваткой. Колдун пытался расцепить его руки, осыпал того ударами, хрипел, брызгая слюной. Он начал задыхаться. Он силился сделать вдох и не мог. Он чувствовал, как его глаза распухают и наливаются кровью. Как его лицо становится чужим. Он боролся с силой, с которой не мог сладить. Он чувствовал, что в стоящим перед ним Федко неимоверная мощь и он может просто сломать ему шею, но наблюдает как утекает из него жизнь. Тот, кто вселился сейчас в Федко, буквально выдавливал из него жизнь каплю за каплей.

Марья не получала от этого удовольствия, но она хотела, чтобы у колдуна была агония и в тот момент, когда он уже смирился со своей смертью, в его голове стали всплывать образы всех, кто был умерщвлен для насыщения сущности и укрепления его силы. Только лица людей, всех: стариков, женщин, мужчин, детей, менялись, мелькали в его затуманенном сознании, и он умирал снова и снова, разными смертями, мучаясь и корчась в судорогах.

Сначала никто не понимал, что происходит. Но когда колдун стал хрипеть и заваливаться, к ним подбежали опричники и попытались оторвать их друг от друга. Не ожидавшие от тщедушного Федко такого напора, они силились разогнуть его пальцы, били его, тащили их в разные стороны, но все было тщетно. Ни Марья в сознании Федко, ни колдун уже ничего не чувствовали и не замечали. На крики выбежал Малюта и увидев, что государев гонец уже покрылся красными пятнами и закатил глаза, подскочил к Федко и размахнувшись снес ему голову. Два тела рухнули замертво. Федко, и после смерти державший шею колдуна мертвой хваткой и колдун, уже несколько минут как мертвый. Опричники в недоумении смотрели на оба трупа, не понимая, что случилось. Они негромко переговаривались, когда Малюта нагнулся, вытащил из-за пазухи мертвого гонца депешу и распорядился убрать с глаз, чтобы государь не увидел их и не разозлился. Никто из войска не горевал по погибшим товарищам. Только на кромке леса, прячась за толстым стволом старой ели, захлебывался слезами Никола, рвя на себе и без того редкие волосы, царапая лицо, осыпая себя тычками и затрещинами. К трупам подошел Ондрюша. С легкостью подхватил оба одной рукой, в другую руку, бережно взял отрубленную голову и зашагал к лесу, не замечая стекающую из глаза одинокую слезу.

Никола дождался пока многочисленное войско покинет стоянку. Он подобрался к брошенным в овражек трупам. Ласково взял в руки голову Федко и покачивая ее как младенца тихонечко завыл, часто капая слезами. Когда силы его были уже на исходе, Никола достал из-за пазухи нож и подойдя к сцепившимся трупам разрезал одежды на колдуне.

– Нужно отрезать от него кусок. Марья сказала, что я должен тело колдуна царю показать, чтоб сущность его учуяла, и только потом слова нужные сказать, – уговаривал себя Никола. Он покачивался из стороны в сторону, повторяя снова и снова, что это просто необходимо, что без этого смерть Марьюшки была напрасной. Повторяя заученные слова, и с трудом сдерживаясь от подступающих рвотных позывов, Никола кромсал ненавистное тело. Вырезав кусок мяса без кожи, размером с две ладони, он аккуратно завернул его в тряпицу и сунул в истрепанную котомку. Стараясь не думать об отвратительной ноше, Никола поспешил выбраться из леса. Он знал к кому ему нужно обратиться, чтобы успеть вернуться в Псков и не быть замеченным выставленными кругом караулами.

Глава 22

Мне было больно. Я чувствовала, как холодная сталь врезается в мое тело. Как хрустнули, дробясь, позвонки. Мимо меня пронеслись, кружась, сотни сапог, истоптанный снег и красная полоса, когда моя голова откатилась в сторону от тела. Я видела рассыпанные по небу яркие звезды, смотрящие на меня. Я умерла там, на поляне, заполненной сотнями чужих мне людей. Им была безразлична моя смерть, как и моя жизнь. Звезды заволакивало туманом, сквозь который я начала различать дорогие моему сердцу лица тех, кто давно ушел, но до сих пор ждал меня. Это был долгий путь. Каждый, кому я когда-либо помогала пришел поклониться мне. Тысячи мужчин и женщин окружили меня, подхватили на руки и медленно поплыли со мною вверх, к мерцающим звездам. Там я увидела маму и отца склонившихся к моей колыбели. Их смеющиеся глаза и губы, шепчущие мое имя. Я потянула к ним руки и оказалась в их объятиях. Запах молока и пряной травы, вот как пахла моя мама. Терпкий запах лошадиного пота и кожи, так пах мой отец. Я умерла и чувствовала себя живой, чувствовала запахи, и невероятно счастье от того, что я снова дома. Ушли тревоги и боль. Только покой и умиротворение. Только запах пряностей и свет звезд, приближающийся ко мне. Он окутал меня плотным коконом. Стало нестерпимо ярко, я зажмурилась, а когда открыла глаза, то снова чувствовала саднящую боль в разрубленной шее и привкус металла на языке. Свет исчез, темнота, окутывающая меня, сначала казалась плотной завесой, но через минуту я смогла рассмотреть стоящего рядом с моей постелью рыжебородого Тита.

– Я не умерла? – попыталась спросить я, но вместо слов получился невнятный стон и хрип.

Я обвела глазами комнату, в которой находилась. Это не дом, в котором я жила, будучи Марьей. Я вернулась. Я еще не совсем понимаю кто я и где нахожусь. Очень хочется потрогать шею, но руки совсем не слушаются. Никак не могу понять моя голова отделена от тела или нет? Глазами я двигать могу. Тит исчез. Мне стало так одиноко и горько, но он появился тут же, около меня, держа в руках кружку с сильно пахнущим отваром. Та самая пряность! Через множество запахов ко мне пробился тот единственный, такой дорогой для меня, запах моей мамы. Тит, будто прочитав мои мысли, легонько кивнул и держа кружку в одной руке, второй поднял мою голову, медленно вливая в меня обжигающий отвар. Он что-то говорил мне, но его голос был так далеко, что я не могла расслышать слов. Он прислонил мою голову к своей груди, бережно, словно я ребенок и покачивал меня что-то нашептывая.