Проклятие безумной царевны - Елена Арсеньева

Слушая все это, я понимала, что Ивановы опускают некие ужасные подробности Надиной жизни, но восстанавливать их у меня не было никакого желания. Так, нашиты легкие заплаты на самые зияющие прорехи, да и ладно! На мой век хватит!

Разумеется, самой большой трудностью для нас было добраться до Ялты. Нанять автомобиль было невозможно ни за какие деньги, даже цены на арбы взлетели до небес. Наконец, заплатив бешеную сумму, отец уговорил одного татарина отвезти нас. Проделать предстояло около девяноста верст, и во время пути, который длился двое суток, с самыми малыми передышками, мы претерпели множество страхов. Из Симферополя начался подлинный исход в портовые города, дорога на Ялту была запружена подводами и пешеходами, которые то просились на нашу арбу, то норовили сбросить нас и отнять ее, и только угрожая револьвером, который был у Владимира Петровича… уж не знаю, откуда он взялся, и также не знаю, что за странные буквы были на рукояти выцарапаны: М.Ф.Е.П., – впрочем, меня значение этих букв нимало не интересовало! – удавалось отстоять нашу собственность и продолжать путь. Чтобы лошадь могла передохнуть, нам приходилось сворачивать с дороги и забираться в чащу леса, но и там не удавалось перевести дух, потому что леса были полны дезертирами, которые пробирались в ту же Ялту отдельно от своих воинских частей, и этот народ был куда опасней отчаявшихся беженцев, потому что был вооружен.

И вот наконец, к исходу вторых суток пути, мы оказались в Ялте. Суматоха здесь царила страшная! Всё и вся двигалось к порту: была объявлена эвакуация, а у нас не было никаких билетов, чтобы попасть на борт судна.

Сейчас вспоминаю нашу с Ивановыми удивительную наивность: вместо того, чтобы сразу двигаться в порт, мы решили сначала хоть немного передохнуть в их доме, который находился на Крестовой улице. А может быть, дело было не в наивности, а в почти смертельной усталости, от которой мы плохо соображали и как бы положились на судьбу, надеясь на лучшее.

Все в доме заросло пылью: ведь уже второй год шел, как Ивановы его покинули, однако для того, чтобы упасть и поспать, он вполне годился. Меня отвели в комнату, которая раньше принадлежала Наде, и Владимир Петрович с Серафимой Михайловной на меня испытующе поглядывали, видимо, ожидая, что простенькая обстановка этой комнаты пробудит во мне некие воспоминания, однако ничего подобного не произошло: я упала на кровать и сразу уснула.

Снился мне очень странный сон: будто я – девочка лет двенадцати, стою на улице какого-то незнакомого городка – видимо, провинциального, заброшенного, потому что улица грязна, пыльна, домики по обе ее стороны невзрачны до безобразия, и двое каких-то мальчишек, моих ровесников, вырывают у меня из рук газету с портретами девочек в белых одеждах, а потом один из них наступает на меня со здоровенным дрыном и кричит:

– Капец тебе, царевна!

И тут появляется какой-то мужчина в черной тужурке, который отшвыривает моего врага.

Человек этот бледный, горбоносый, с черными глазами и волосами. В лице его есть что-то недоброе, даже опасное, но он необыкновенно красив и загадочен. Я не могла оторвать от него глаз!

А он взял у мальчишек отнятую у меня газету, посмотрел на фотографию великих княжон, потом на меня.

Улыбнулся:

– И правда похожа… Не так чтобы очень, но сходство есть. А тебя как зовут?

– Анастасия Романова, – говорю я, а он смеется в ответ:

– Да нет же, тебя зовут Надежда Иванова. Иванова-Васильева!

Мне страшно слышать это имя, я хочу убежать, но мужчина хватает меня за руку и кричит:

– Я нашел тебя! Нашел!

Тут я почувствовала, что не во сне, а наяву кто-то дергает меня за руку.

Испуганно вскинулась на постели. Заходящее солнце слабо светило в окно. Рядом со мой стоял Владимир Петрович. Его лицо было залито слезами.

– Наденька, Настенька, – бормотал он сбивчиво, – она умерла. Она умерла!

Я спросонок никак не могла взять в толк, о ком он говорит, и вдруг меня словно в сердце ударило догадкой.

Соскочила с кровати, бросилась в соседнюю комнату… на постели лежала неподвижная Серафима Михайловна с бледным, окостенелым лицом.

Владимир Петрович требовал, чтобы я шла в порт и пыталась попасть хоть на какой-нибудь корабль, покинуть Крым, Россию, как мы и собирались раньше. Но я только покачала головой, глядя в это мертвое лицо.

Серафима Михайловна была движителем нашей «авантюры», она вселяла в нас бодрость и веру в успех, а теперь ее не стало, и я знала, что без ее поддержки меня ждет провал. Может быть, потом, со временем, я вновь обрету уверенность в себе, наберусь сил для того, чтобы осуществить наш замысел, но сейчас я не могла.

Не могла!

Да и как оставить Владимира Петровича одного перед лицом такого горя?! Он еще больше постарел, он словно бы усох в один миг, съежился, прятал голову в плечи, словно боялся чего-то еще более страшного, чем внезапная смерть жены, с которой он прожил жизнь и которой лишился так внезапно…

Дозваться доктора, который определил бы причину смерти и дал бы разрешение на похороны, было невозможно. Телефонная связь – к моему изумлению, в доме имелся аппарат: роскошь для Симферополя, к примеру, невиданная! – не работала. Владимир Петрович попросил меня сходить к Додонову и позвать его на помощь. Я не знала дороги, и Владимир Петрович объяснил, как найти Виноградную улицу.

– Он будет звать тебя Надей, Надеждой Владимировной, ты уж стерпи, – прошептал он напоследок.

Я кивнула. Вот уж воистину: хоть горшком назови! Сейчас мне было все равно, только бы найти Додонова. Однако его в доме не оказалось: двери стояли настежь, и какие-то бабы деловито тащили из комнат шубы, стулья, корзины с посудой…

Не сразу до меня дошло, что они просто грабят дом.

– Что же вы делаете? – воскликнула я возмущенно. – А где хозяин?!

– Воны у порт утеклы, – мимоходом бросила одна, тащившая увесистый узел. – Буржуи бегом бегут. Не нынче завтра красные нагрянут, всех вас опять на мол сведут або в лесу постреляют.

Она закатилась злорадным хохотом и выбежала со двора, с натугой волоча свой узел.

На голоса выбежала на крыльцо другая баба с двумя небольшими мешками, прижатыми к груди, недоверчиво уставилась на меня:

– Надия?! Цэ вы? Возвернулися, чи шо? Да шо ж очи повылупили, чи меня, Ульяну, молочницу, не узнали?

– Не ожидала, что молочницы нынче в грабители подались! – бросила я с неожиданной для себя самой резкостью.

– Да хто ж туточньки грабители? – воскликнула Ульяна с изумительным простодушием. – Хозяин сбежал, добро побросал, бери кто чего хочет!

– Значит, Додонов уехал… – растерянно пробормотала я.

– А то! – кивнула Ульяна. – Ще вчора, ввечеру. А вы не стойте колом, Надия, подите на кухню да пошарьте по полкам. В своем доме небось хочь шаром покати? Думаете, большевики придут, вас кормить станут? Ждите от волка сладкого яблочка! – невесело хохотнула она. – Давайте, шуруйте, Надия, покуда еще бабы не набежали. Покормите татку с мамкой хоть пару деньков. Как они, живые?