Город лжи - Алафер Берк

— Почему вы не подпускаете нас к Спарксу?

— Я не…

— Меня тоже не стоит считать дурой. Мы пришли к вам в четверг, сказали, что снова хотим заняться Спарксом, а уже в пятницу вы кинули нас на вызов к Меган Гунтер.

— Поначалу тема Спаркса выглядела пустой тратой времени. А дело Гунтер было действительно по вашей части.

— А как насчет ваших замечаний в мой адрес? Вундеркинд, любимица начальства, выскочка? Не слишком тонкий намек на то, что вы обо мне думаете.

— Таких, как я, моя сестра называет яркой индивидуальностью. Не следует принимать мои слова близко к сердцу.

Элли уставилась в пол и решила, что отвечать не стоит. Она поднялась со стула, но Такер остановила ее.

— Я не могу себе позволить проявлять к вам особое расположение.

— Что, простите?

Такер поглядела на плотно закрытые жалюзи на стеклянных перегородках, отделявших ее кабинет от основного помещения отдела.

— Я не могу показать, что благоволю вам. Из-за них. Я здесь новенькая, но такое уже проходила — сначала в бытность сержантом, потом лейтенантом. Мне это знакомо. Полагаете, я не знаю, о чем они подумали, увидев, что их новый босс Робин Такер — не парень с двусмысленным именем? Сучка. Лесбиянка. Результат политики равных возможностей. Такое я уже слышала, однако научилась с этим справляться. Но все дело в способностях. А специалист я хороший, Хэтчер. И, несмотря на все, что я вам наговорила, я знаю: вы тоже профессионал. Вы заслужили свой Полицейский крест за боевые заслуги, черт возьми. Но если они заподозрят, что я оказываю вам покровительство, нас обеих сожрут. Такое объяснение годится?

Элли кивнула, оторвав взгляд от линолеума и подняв его на Такер.

— Спасибо.

— Ну, если мы закончили девичьи разговоры, полагаю, вам самое время отдохнуть.

18.00

Стейси Шектер была в новых туфлях. По крайней мере новых для нее. На прошлой неделе она заметила эти черные босоножки от Кристиана Лубутена в магазине «Домашняя мастерская».[57]Она и прежде находила всякие симпатичные винтажные штучки в своем любимом магазинчике подержанной одежды, но редко выпадала удача набрести на вещь, сделанную современным дизайнером, да еще почти новую. И хотя туфли явно были ей великоваты, Стейси не смогла пройти мимо роскошных восьмисантиметровых шпилек. Такая обувка не годилась для Стейси-художницы, зато искренней привлекательной брюнетке босоножки подходили как нельзя лучше.

Направляясь к западу по 20-й улице, она шла осторожно, не забывая о высоких каблуках и свободных ремешках на пятках. В то же время она понимала, что минуты бегут, и ей надо поторапливаться.

Ей, конечно, следовало выйти из дома заранее. Она любила приходить на встречу раньше клиента. Лишнее время позволяло ей привести в порядок мысли и вжиться в роль. Это также давало ей возможность проследить за появлением мужчины. Убедиться, что он один, что поблизости нет полицейских в штатском, стремящихся подслушать их разговор. И застукать, когда они договорятся о сексе за деньги.

Но сегодня она заработалась, отложила кисти гораздо позже, чем планировала, и теперь безнадежно опаздывала. Стейси подавила желание взглянуть на полки с уцененными книгами возле магазина «Странд» и помчалась через Бродвей, не обращая внимания на красный сигнал светофора, чем вызвала гневный гудок проезжавшего такси.

До цели оставалось всего несколько десятков метров, но Стейси все еще размышляла о том, что оставила дома. Она трудилась над картиной с рабочим названием «Кэти была Мирандой» и не могла припомнить, когда в последний раз чувствовала такой творческий подъем. Из студентки колледжа, искренне верившей, что станет новой Ли Краснер или Агнес Мартин,[58]она со временем превратилась в ремесленницу, которая выбирала цвета исходя из последних веяний моды в отделке интерьера. Живопись уже не волновала ее. Она совсем перестала писать для себя.

Но портрет Миранды-Кэти — другое дело. Некоторые художники пишут то, что видели в жизни. Прошло уже много времени с тех пор, как Стейси в последний раз предприняла такую попытку. Но с этой картиной она пошла даже дальше: она изображала не то, что видела на тех фотографиях, а то, что чувствовала, глядя на них. Стейси не задумывалась, понравится ли эта работа кому-нибудь, будут ли ею восхищаться и увидит ли ее кто-нибудь вообще.

Она просто знала, что должна закончить картину. Каждое прикосновение кисти к холсту напоминало кровопускание. Впервые за несколько лет ее искусство было личным. Это было Искусство. И Стейси не собиралась прекращать работу с Мирандой-Кэти. Она вынашивала и другие образы — лишения и жажды, любви и насилия, скрытых мужских лиц и обнаженных женских тел. Наконец-то она вдохновилась на серию. И, продолжая зарабатывать деньги своим телом, можно было добавить ценности своему искусству. Решено: Стейси бросит кости и поглядит, что выпадет. Возможно, эти картины увидит она одна. А может, они перевернут всю ее жизнь.

18.00

Элли проснулась, твердо зная: что-то случилось. Это осознание не было столь непоколебимым, как давно затверженные таблица умножения, имя первого президента, названия столиц пятидесяти штатов или прочие выученные наизусть сведения. Скорее это ощущение напоминало узнавание — так вспоминаешь улыбку старого, давно забытого друга, еще не успев определить его место в собственном прошлом. Элли чувствовала беду, словно подступающую простуду еще до появления первых симптомов. Об этом говорил не только разум, она ощущала недоброе кожей, сердцем, кровью и душой.

Она проснулась с уверенностью на каком-то глубинном, клеточном уровне: что-то произошло. Роган потерял след Спаркса или что-то видел, но так и не понял, насколько это важно. Он что-то видел.

Элли потянулась к мобильному, лежавшему на тумбочке. Новых звонков не было. Она проверила список входящих. Ничего. Но и этот факт не умерил тревогу, охватившую все ее существо. Что-то случилось, а она проспала.

Тревожное напряжение нарушила щекотка — чьи-то пальцы пробежали по ее правому бедру, коснулись едва заметного шрама, оставшегося после удаления аппендикса, и двинулись выше, к пупку.