Операция «Танненберг» - Руслан Мельников

А пока – ждем.

Двести пятьдесят метров.

Ждем…

Двести.

Сто пятьдесят.

Сто.

Сто метров – более чем достаточно. С учетом габаритов пушки и снаряда – это практически в упор. Захочешь – не промажешь.

Мотоциклисты по-прежнему ничего не замечали. А вот пулеметчик в бронетранспортере встревожился, направил «MG-42» на замаскированную бомбарду.

Всматривается фриц в колышущуюся стену зелени перед собой…

Неужто заподозрил неладное? Увидел что? Нутром почуял?

Что ж, пора. Все равно больше ждать нет смысла. Лучшего момента уже не будет: БТР – прямо перед стволом «Бешеной Греты».

Бурцев щелкнул зажигалкой.

Раз. Другой…

Мать твою наперекосяк!

Третий…

Ну не сейчас! Только не сейчас!

Бестолковый щелк, щелк…

Искра. Искра.

Огонек!

Наконец!

В руке пыхнул маленький яркий язычок. Перескочил на порох. Пламя шустро побежало по черной рассыпчатой дорожке.

Бурцев покатился в окоп – к Гавриле и Хабибулле. Скомандовал шепотом:

– Лежать. Заткнуть уши.

И показал пример.

На тракте застрекотал пулемет.

Из немецкого бронетранспортера били не по замаскированной бомбарде, не по тягачу с ядрами и не по прицепу. Зоркий фриц целил туда, где уловил подозрительное движение. Где вдруг шевельнулась листва. И пока искристый огонек бежал к затравочному отверстию, пули свистели над окопом.

Пулеметчик, правда, успел выпустить не очень длинную очередь.

Бурцев прикрыл ладонями уши. Подумал: «Только бы „Греточку” не разорвало от избытка пламенных чувств!»

А грохот был такой, будто разорвало. И бомбарду разорвало. И саму землю раскололо.

Содрогнулся весь окоп. Весь лес содрогнулся.

Бух-бух-бух! – беззвучно билось сердце.

– Мля! Мля! Мля! – беззвучно шептали губы.

Сыпались земляные комья. Падали ветки, щепка, труха и дерн.

Секунду, а то и целых две лежали в окопе оглушенные, контуженные люди. И Бурцев не видел, не мог видеть, как все было на самом деле.

Как разлетелся зеленый холм маскировки. Как лопнули тросы, удерживавшие орудие, и чудовищной отдачей отбросило прицеп-упор, стоявший позади бомбарды. Как смяло и опрокинуло тягач, а тяжелые каменные ядра покатились из кузова в разные стороны, ломая кусты и молоденькие деревца.

Как «Бешеная Грета», дернувшись всем телом, выплюнула отесанную глыбу – вместе с густыми черными клубами, снопом искр, догорающим порохом, расколотым пыжом и тлеющей мешковиной.

Как, словно в жутком кегельбане, этот дымный шар разметал зеленую стену, стряхнул листья с гибких ветвей, понесся, не касаясь земли, по тракту.

И как падали, как разлетались люди-кегли.

Первыми на пути ядра оказались мотоциклисты.

Смело. Размазало. Смешало хрупкую человеческую плоть и тонкий металл. Солдат и «Цундаппы».

Потом – двое всадников: орденский брат с арбалетчиком. Обоих снесло, словно ураганом. Вместе с лошадьми. Отшвырнуло прочь, к обочине. Смяв, расплющив доспехи и то, что под ними.

И лишь затем сокрушительный удар обрушился на бронетранспортер.

Массивное ядро долбануло промеж фар. И по капоту. И по кабине. Броня промялась, вдавилась… Движок – разворотило. Кабину – сплющило. Распахнулись сорванные под чудовищным давлением люки. Разошлись сварные швы бронелистов.

Брызнувшие во все стороны куски колотого камня – большие, маленькие и совсем уж мелкая сыпь – разили подобно осколкам взорвавшейся бомбы.

Осколки снесли защитные стальные щитки впереди, и деревянные щиты вдоль бортов, и пулемет, и торчавшую за ним голову пулеметчика. И всех, кто сидел в кузове. Или почти всех.

Осколки достали, накрыли и изодрали в клочья экипаж арьергардного «Цундаппа» вместе с мотоциклом. Осколки разбросали, размазали по обочинам почти весь конный отряд сопровождения. И тевтонских рыцарей, и оруженосцев, и стрелков. Каменные осколки срезали, срубили, свалили, словно сухой тростник, несколько молодых деревьев…

Восьмитонный бронетранспортер от удара полутонного ядра сначала клюнул носом землю, потом – подпрыгнул как мячик, дернулся назад, задрал развороченный передок, едва не встал на попа.

И – тяжело рухнул на бок. Давя людей и коней.

Уцелевшие лошади шарахнулись прочь, сбрасывая всадников. Уцелевшие люди орали и бежали тоже. К обочине, к лесу. А из спасительного леса – с двух сторон – стрелы. Навстречу. Короткие, меткие, безжалостные. Из засады били арбалетчики.

Когда Бурцев поднял, наконец, голову, его взору предстала жутковатая картина. Опрокинутый бронетранспортер со смятым в гармошку передком и расколотой кабиной. Оба колеса – сорваны с передней оси. Крылья растопырены – широко, как ноги пьяной шлюхи. Правая гусеница слетела с опорных катков.

Вокруг – разбросанные, раздавленные, разорванные тела и конские туши. Искореженные доспехи. Проломленные шлемы. Расщепленные щиты. Крики и стоны раненых. И оседающая пыль.

Вот оно, бешенство бомбарды по имени Грета!

Впрочем, на тракте кричали не только раненые.

Несколько эсэсовцев и тевтонов – живых-здоровых – принимали бой. И сдаваться немцы явно не собирались.

Возле разбитой бронемашины началось копошение. Поднялись щиты, заслоняя людей от стрел, сыпавшихся из леса. Яростно застрекотали «шмайсеры», полетели с тракта тевтонские болты. Хорошим ориентиром для вражеских стрелков сейчас служил столб дыма, все еще поднимающийся из жерла пятиметрового орудия. И развороченные ядром заросли. Да и само массивное тело бомбарды, сбросившей с себя маскировку, теперь явственно проступало среди зелени.

Срезанные пулями ветки и сколотая кора сыпалась дождем. Взметались фонтанчики земли и рваного зеленого дерна. Часто-часто звенело о ребристые бока «Бешеной Греты». Звякало о перевернутый тягач и прицеп. Просвистели две или три стрелы.

– Факел! – потребовал Бурцев.

Хабибулла сунул ему в руку палку с тряпкой, от которой несло бензином.

Под пулями, прижимаясь к земле, Бурцев пополз к малым бомбардам, заряженным картечью, выстроенным в ряд, упрятанным под нарубленными ветками. На тракт направленным.

Щелчок зажигалки – и весело пляшет пламя на ткани, смоченной горючим.

Тычок горящего факела в запальные отверстия.