Заговор Горбачева и Ельцина. Кто стоял за хозяевами Кремля? - Александр Костин

В 2000 году, находясь в эмиграции, О. Калугин участвовал в качестве свидетеля на громком судебном процессе по обвинению бывшего полковника американской армии Георгия Трофимова («Трофимофф») в сотрудничестве с советской (российской) разведкой. Калугин рассказал присяжным, что Трофимов — именно тот человек, которого он знал как советского агента по кличке «Маркиз» и с которым он встречался в начале 70-х годов на одном из австрийских курортов. Этого оказалось достаточным, чтобы суд признал полковника виновным.

И вот уже когда факт предательства О. Калугина стал очевидным, когда президент Путин публично назвал его предателем, О. Калугин по совету А. Яковлева пишет «знаменитое» открытое письмо Путину, в котором без стыда и совести упрекает президента России:

«Ужасно… сам президент страны без предъявления каких-то формальных обвинений, вне процедурных норм, без суда и следствия назвал меня предателем». И продолжил далее «…ну, извините, Владимир Владимирович, вы же сам юрист. Должны понимать, что такими словами не бросаются»[213].

Видимо только этим письмом он наконец-то «достал» руководство страны, и над ним все-таки свершилось заслуженное возмездие. Он был заочно приговорен Московским городским судом к 15 годам лишения свободы в колонии строгого режима, лишен воинского звания — «генерал-майор», всех наград и пенсии. Так «сработало» письмо О. Калугина к президенту Путину, написать которое посоветовал ему А. Яковлев (возможно и помог написать— способностей в эпистолярном жанре ему не занимать):

«Я поначалу отмалчивался, — вспоминал он. — А потом, посоветовавшись с Александром Николаевичем Яковлевым… взял да и написал «открытое» письмо президенту России»[214].

Горбачев безусловно знал о «канадском эпизоде» — и других проявлениях функции «агента влияния» в зарубежной деятельности Яковлева, но это, скорее всего, и послужило причиной для из сближения. Горбачеву еще только предстояло осваивать эти функции и первым «уроком» как раз и был его вояж в Канаду с целью ознакомления с «передовыми сельскохозяйственными технологиями» у фермеров Канады. И только когда факт предательства А. Н. Яковлева стал фактически очевидным, он удалил его от себя («мавр сделал свое дело»), но об этом будет сказано немного позднее.

В 2005 году Александр Яковлев почил в бозе. Об усопшем либо ничего, либо только хвалебное, с чем и выступил его верный и весьма способный ученик Александр Ципко:

«Яковлев интересен как знаковая провинциальная фигура, как сын русской деревни, как сын русской ярославской крестьянки, взломавший советскую систему, отомстивший ей за муки коллективизации, за уничтожение русского землепашца, как породы людей».

Известный русский писатель и публицист Савва Ямщиков, из статьи которого, опубликованной в газете «Завтра», приведена данная цитата, заключает: «По-моему, этот пароксизм (приступ или внезапное обострение болезни, именуемой антисоветизмом. — А. К.) — свидетельство неизлечимости пациента. Предки мои — землепашцы — такого неуловимого мстителя, как Яковлев, и на порог деревенского дома не пустили бы вместе с другим, по словам Ципко, сыном крестьянки — велеречивым болтуном Горбачевым»[215]. А мы еще добавим: и Александра Ципко тоже.

Последствия мы видим без начал,

А иногда наоборот бывало:

Довольно ясно видели начала,

Последствий же никто не замечал.

Леонид Мартынов

Много говорилось и писалось о том, что Ельцин был настолько потрясен критикой в свой адрес, прозвучавшей после его «исторического» выступления на Октябрьском Пленуме ЦК, что он практически сразу же слег с тяжелым нервным потрясением. Однако на самом деле, хотя он и ходил туча тучей, но каких-либо осложнений со стороны здоровья не испытывал. Через неделю после Пленума ЦК КПСС Ельцин проводит заседание бюро МГК партии, на котором обсуждался вопрос о подготовке к празднованию 70-летнего юбилея Великой Октябрьской социалистической революции. Он выступил с докладом, но совершенно в другом русле, чем недавно на Пленуме. Подвели итоги работы за девять месяцев 1987 года. Они были неутешительными. План город провалил. Не справились с заданием уже не 15, а 39 предприятий. Только 5 районов из 33 выполнили обязательства.

7 ноября Ельцин как ни в чем не бывало пошел к Мавзолею на торжества по случаю 70-летия Октября. Увидев опального коллегу, члены Политбюро недоуменно переглядывались, хотя он еще был кандидатом в члены Политбюро, первым секретарем МГК: почему, мол, не сослался на плохое самочувствие? Но он пришел. И это еще раз говорит, что где-то в глубине души теплилась надежда: а вдруг все обойдется?!

Однако лучше всего опишет атмосферу, создавшуюся вокруг опального кандидата в члены Политбюро, сам Ельцин:

«7 ноября произошел интересный случай. Я — еще кандидат в члены Политбюро, поскольку Пленум ЦК, который примет решение о моем освобождении, пройдет позже. В день празднования юбилея Октября собрались Генеральные секретари и первые секретари коммунистических и рабочих партий соцстран. Они приехали на совместное совещание, а кроме этого, у каждого были отдельные беседы с Горбачевым. Безусловно, они задали вопросы обо мне, и, конечно же, он всю эту ситуацию рассказывал. Я могу только догадываться, что он говорил, но, конечно же, он считал во всем виноватым меня. И вот 7 ноября вместе со всем составом Политбюро и секретарями ЦК мы шли к Мавзолею, как всегда, по ранжиру — члены Политбюро по алфавиту, кандидаты по алфавиту, секретари ЦКпо алфавиту, ну, и, конечно, Горбачев первый… Руководители компартий сначала поздоровались с ним, как обычно, просто за руку, и все. Потом с нами. Доходит очередь до Фиделя Кастро — подхожу к нему, вдруг он меня троекратно обнимает и что-то по-испански говорит, я не понимаю, но чувствую товарищеское участие. Я жму руку и говорю: «Спасибо!» Настроение, конечно, было архиневажное. Дальше, через несколько человек, Войцех Ярузельский делает то же самое: троекратно обнимает и по-русски говорит: «Борис Николаевич, держись!» Я тоже так, тихонечко, сказал, что благодарен за участие. И это все на глазах у Горбачева и на глазах у остальных наших партийных лидеров. Это вызвало у них, пожалуй, даже еще большую настороженность по отношению ко мне.

Они старались не разговаривать со мной, как бы вдруг их не увидели за этим странным занятием. Хотя в тот период некоторые из членов Политбюро в душе, я думаю, поддерживали меня, может быть, не во всем, но поддерживали. Кое-кто из них прислал на праздник поздравительные открытки. Горбачев не послал. Но и я ему не послал тогда. Кто мне прислал — тем и я отправил. Конечно, в Политбюро были и есть люди, понимающие мою позицию, ценящие в какой-то степени самостоятельность суждений, поддерживающие внутренне мои предложения. Но их было немного».