Клянусь, что исполню... - Хилари Норман

Полицейские обменялись быстрыми взглядами.

– Вам необходимо как следует отдохнуть, – сказал один из них.

– Но я хочу вам рассказать, объяснить, – возбужденно заговорила Оливия.

– Не сегодня, – успокаивающим тоном произнес полицейский.

– Подумайте, мадемуазель, – уже более твердым тоном подхватил второй, – вы сегодня совершили два утомительных путешествия, вы сами признаете, что очень устали, и, возможно, были слегка рассеянны, вы пили вино в поезде…

– Один бокал, – произнесла Оливия со всей возможной твердостью, но из-за боли в руке и укола она чувствовала себя совсем разбитой. – И это не несчастный случай.

– Возможно, вы правы, мисс Сегал, – сказал второй полицейский. – Но сегодня мы все равно ничего не выясним. А вам лучше всего отдохнуть.

– Как я могу отдыхать, если кто-то собирается меня убить?

Полицейский серьезно взглянул на нее:

– Почему вы так уверены, что наезд был преднамеренным?

Оливия тяжело вздохнула.

– Я уже говорила вам, что это долгая и страшная история, – устало проговорила она, – и, наверное, на вашем месте я тоже бы не поверила, но все это имеет отношение к военным преступлениям в Германии. Если я права, то тот, кто пытается меня убить, убил еврейскую семью двадцать лет назад.

Едва договорив, она поняла, что совершила ошибку. Ей на минуту удалось завладеть их вниманием, как бы скептически они ни были настроены. Но как только она произнесла «военные преступления» и «еврейскую семью», они тут же потеряли к ней всякий интерес. Она знала, в отчете они напишут, что у нее шок, или контузия, или что-нибудь в этом же роде. А впрочем, глядя на их лица, нетрудно было предположить, что они думают, будто она просто ненормальная.

Ночью она проспала в одноместной палате чуть больше двух часов и проснулась около четырех утра. В голове у нее все еще стоял туман, но она с внезапной ясностью почувствовала, что ей просто необходимо поговорить с Джимми. Он выслушает ее и поверит ей, она заставит его поверить. Но важнее всего было заставить его понять, что, как только он узнает правду о Хуане Луисе, он будет подвергаться той же опасности, что и она. Пока она сражалась со своей неподвижной и поразительно тяжелой левой рукой, набирала номер и заказывала международный разговор, у нее мелькнула мысль о том, что, может быть, лучше оставить его в неведении. Но она отвергла эту мысль. Джимми должен был узнать. Карлос наверняка хотел бы, чтобы сын знал.

Джимми не оказалось дома, и вдруг Оливия вспомнила, что он собирался провести несколько дней в особняке Ариасов в Ньюпорте, потому что семья праздновала день рождения Майкла.

Она положила трубку, изо всех сил стараясь прогнать сон, подумала о записной книжке, но та, конечно, осталась в дорожной сумке. Пришлось начать все сначала, со звонка в международную справочную.

Это заняло массу времени, а когда она наконец дозвонилась до Ариасов, незнакомый женский голос ответил, что сейчас Джимми нет дома.

– Когда он появится? – спросила Оливия.

– Простите, мисс, я вас почти не слышу, – донесся до нее голос из Ньюпорта.

– Когда Джимми должен вернуться? – почти крикнула в трубку Оливия.

Дверь открылась, в палату заглянула ночная сиделка и приложила палец к губам. Оливия кивнула, стала ждать ответа, но женщина, говорившая с ней, куда-то делась, в трубке только что-то шуршало. Оливии вдруг захотелось зареветь, что было совсем на нее не похоже.

– Привет, Оливия. – Она узнала голос Майкла Ариаса. – В чем дело?

– Мне надо поговорить с Джимми, – с некоторым облегчением ответила она. – Это очень важно.

– Джимми сейчас нет.

– Я знаю, но я хотела бы узнать, когда он вернется.

– Оливия, с вами все в порядке? У вас какой-то странный голос.

– Вам показалось.

– Вы больны? Что-то случилось? Могу я что-нибудь для вас сделать?

В голосе Майкла было столько тепла и искреннего волнения, что Оливия уже собиралась сказать ему, что она в больнице, но в последний момент что-то ее удержало.

– Нет, Майкл, спасибо, – проговорила она. – Просто передайте Джимми, что я звонила, и попросите как можно быстрее со мной связаться.

Как глупо вышло. Как он сможет с ней связаться, когда не знает, где она находится. Оливия удивлялась сама себе. Что мешало ей дать Майклу телефон больницы? Но думать становилось все труднее. Обезболивающие, успокаивающие и анестезирующие вещества, растворенные в ее крови, наполняли тело тяжестью, туманили разум, и ей пришлось лечь, закрыть глаза и заснуть.

Она проснулась словно от толчка, и первой ее мыслью была мысль о Майкле Ариасе.

Майкл Ариас. Двоюродный брат Джимми. Глава семьи и компании, как некогда его отец Хуан Луис Ариас.

Оливия почти не встречалась с Майклом, исключая те редкие случаи, когда их с Энни приглашали на семейные торжества Ариасов. Сейчас ей отчего-то пришло в голову, что Майкл – человек с множеством лиц: гордый преуспевающий американский бизнесмен третьего поколения; примерный супруг с легким налетом старомодной британской учтивости; глава клана, пекущийся о его членах, немного в стиле крестного отца. Во всех этих ипостасях он совсем не походил на Джимми, хотя в их жилах текла одна и та же кровь. Не походил он и на Питера. Питера можно было презирать, но Оливия представить не могла себе, чтобы его можно было бояться.

Оливия села в кровати, стараясь не потревожить левую руку. Она снова ощущала внутренний холод, то самое острое и прежде незнакомое ей чувство, которое стало посещать ее все чаще и чаще. Это был страх. Он прогнал остатки сна, прояснил мысли.

В то время когда Георг Браунер расхищал коллекцию Имануила Ротенберга, Майкл Ариас еще не родился. Бессмысленно винить его в преступлениях, совершенных его отцом. Тут она вспомнила, что писал Карлос Ариас об уважении к старшим в испанских семьях. Незадолго до смерти он также писал, что, если бы он имел хоть малейшее представление о том, что сделал Хуан Луис, никакая лояльность не заставила бы его молчать. Возможно, лояльность Майкла оказалась сильнее фамильной гордости Карлоса.

Если бы мир узнал о преступлении Хуана Луиса, имя Ариасов было бы навеки запятнано, но не только. Их замечательная, а к семидесятым годам уже бесценная коллекция перестала бы существовать.

И все-таки – нет! Оливия вздрогнула. Нет, нет! Майкл не мог поступить так с человеком, который приходится ему родным дядей.

Не говоря уж о пяти ни в чем не повинных людях.

Она подумала о своей матери, о том, как много потеряли с ее смертью больные дети. О том, как отразилась на Энни смерть родителей. О том, что будет с Джимми, если она права в своих предположениях.

– Нет, – произнесла она вслух, – об этом даже думать нельзя.