Сломанный клинок - Кирилл Корзун

– Понимание прекрасно, лишь когда подкрепляется действиями. Проверим на практике, что ты мог понять. К бою!

– Принято! – в моём ответе было лишь смирение с неизбежными обстоятельствами. Да, все мы знаем, что боец оттачивает своё искусство в битвах и особенно хорошо это получается с превосходящим по силам противником. Но как же это больно!

Тем временем потомок былинных богатырей сменил палицу на меч-бастард, в его руках походивший скорее на шпагу. Выставив в мою сторону левый локоть, мастер оружия уложил на его сгибе клинок и, ступая мягко, словно огромный кот, начал обходить меня по кругу.

– Жизнь диктует условия, тем создавая постоянные сложности, к которым я вас и готовлю. Представим, что ты ранен и кровотечение достаточно сильное, чтобы тебе пришлось поторопиться. У тебя три минуты, Леон. Если за это время ты не одолеешь меня, новик, то проиграешь. Время пошло!

Сидевший в стороне Хельги сочувственно вздохнул, растирая челюсть и не спуская с нас глаз. Я пару раз подпрыгнул на месте, тестируя, не ослабли ли крепления бронекомбинезона, подошёл к стойке с оружием и, после секундной заминки, снял с неё длинную, в пару метров цепь из толстых звеньев грубой ковки. Намотав один из её концов на правое предплечье, я стелющимся шагом набрал разгон, цепь тащилась за мной, свободно свисая с отведенной в сторону руки. Широкий взмах над головой взметнул моё оружие вверх…

Мастер Витар не попался на обманное движение, прочитав мой финт в момент его зарождения. Дед с досадой в голосе буркнул, комментируя то, как кончик цепи с небольшим грузилом на конце лишь вскользь задел бедро моего противника:

– Быстрее надо двигаться, быстрее! Не топчись на месте, двигайся, Лео, двигайся!

Наставник прыгнул навстречу, раскрутив клинок над головой в «мельнице». Подавшись назад, я рывком собрал звенья и, сложив цепь вдвое, попытался захлестнуть ею вращающийся перед моим носом меч. Звякнувший металл выбросил горсть искр, мой хлесткий удар зацепил гарду бастарда, цепь потянулась за уходящим на новый круг клинком.

Пушечный прямой удар правой ногой я пропустил вдоль груди, извернувшись на пределе возможностей, чувствуя, как от перенапряжения и резкого усилия стонут связки и мышцы. Пропустил и быстрым движением намотал кусок цепи на его ногу. Рывок в сторону дёрнул Витара в сторону приложения сил, на секунду нарушив равновесие. Его меч остановил вращение и сверкнувшей молнией наискосок обрушился на моё плечо.

Мне удалось принять эту атаку на растянутые звенья моего оружия, заплести его вокруг полосы металла, оставалось только завершить дело.

– Осторожнее, бестолочь! – не своим голосом взвыл дух.

Сокрушительный удар локтём от разорвавшего дистанцию наставника поставил точку в нашем поединке. «Доспех духа» спас лишь частично. Бил он коротко, жёстко и настолько быстро, что я сумел лишь отметить потрясающую скорость его движений, прежде чем мир расцвёл тысячью разноцветных искр. В голове звенело, мир перед глазами подернулся туманом.

– Понимание отсутствует. Впрочем, именно так я и предполагал. Но потенциал есть, а значит, будем работать. Эк хитро ты меня опутал! – добродушно гудел наставник, рывком подымая меня на ноги и толчком в плечо отправляя в сторону раздевалки. Цепь и в самом деле почти опутала Витара, мне не хватило буквально нескольких секунд. Нескольких секунд, что в настоящем бою составляет целую вечность. – Тренировка окончена. Штрафные санкции отменяются, я сегодня добрый. Жду вас обоих после каникул. И рыжего оболтуса с собой прихватить не забудьте, для пропускающих у меня отдельная программа!

– Я недоволен твоей подготовкой, внук! Любой из моих синоби дал бы более достойный отпор этому воину. Тебе не стыдно? Примени он бахир, не сносить бы тебе головы в настоящей схватке!

– Хватит, деда! – взмолился я. – И так голова трещит! Мастер Витар слишком опытный для меня противник. Но каждое поражение делает меня сильнее! Не ешь мой мозг, прошу!

– Я займусь тобой лично! Искусство Такэды Сингэна незаслуженно похоронили во тьме веков, и мне придётся исправить это упущение в твоём воспитании.

Да, буси не обучают. Их воспитывают. И Хаттори Хандзо, на правах родича, имел полное право заниматься моим воспитанием. Мысленно выругавшись, я сгреб в сумку снаряжение для тренировок и побрёл в душ…

* * *

Комната, а точнее, квартира в общежитии встретила меня тишиной. Тишина была настолько абсолютной, что слышно было, как с тихим шелестом движутся стрелки настенных часов, выполненных в виде Ярилы – древнего божества славян, олицетворявшего собой солнце. Вновь пересчитав количество комнат, я внутренне усмехнулся – жить роскошно мне было несколько… в новинку.

Род Хаттори не был беден, но был традиционно скромен и рационален, как это следовало потомственным самураям. Роскошь, показное богатство, излишние жилые площади – всё это отвергалось в угоду военному порядку, безраздельно царившему во всем доме. Как ни удивительно, моя мать, Светлана, не пробовала вносить изменения в устоявшийся порядок вещей, предпочитая доказывать свою власть в доме другими способами, например, на кухне. Японскую кухню она освоила потрясающе быстро, ходили даже слухи, что отец лично договаривался о нескольких уроках от знаменитых на всю Токийскую префектуру женщин рода Гангоку. Мне оставалось только завидовать вкушавшему эти сказочные яства брату.

Для общежития квартира в четыре комнаты – это несомненная роскошь. Прихожая, гостиная, жилая комната и кухня, не считая санузла. Пространства хватило бы на разухабистую вечеринку, поучаствовать в которой могла бы добрая треть населения общежития. Обилие портретов на стенах, да ещё и в вязкой тишине, впервые стало для меня… некомфортным. Лица, лица, лица… Их были десятки – живые и одновременно застывшие в мертвенной неподвижности, с поблёскивающими искрами разума в пустых, невыразительных до того момента глазах; добрые и злые, смеющиеся и печальные, задумчивые и беззаботные.

Слишком многое они могли рассказать. Рассказать то, как художник вдохнул в них подобие жизни, выпятив те или иные качества изображённых людей. Слишком глубокий взгляд в человеческие души. Слишком цепкий, вытаскивающий на поверхность их сущность. И откровенно облекающий смысл в иллюзию игры света и теней.

Мне стало не по себе – так, словно на какие-то мгновения я очутился в подземном склепе, в окружении давно умерших людей. Наваждение отступило так же внезапно, как и нахлынуло, оставив едва различимый на вкус осадок – горькое чувство чужой тоски по безвременно ушедшим и солоноватая ненависть, словно кровь на прикушенных губах.

– Кто ты такой, Лёша? – неслышно спросил я у спящего друга, встав на пороге жилой комнаты, которую нам предстояло делить. – Откуда в тебе это всё?

– Я тебе говорил – присмотрись к нему повнимательнее, – едва слышно, затухающим, словно убегающее эхо, голосом отозвался дух. – Я вижу о нём лишь то, что он даёт увидеть таким, как я, и не могу проникнуть в его суть. Он рьяно хранит свою тайну и в то же время отчаянно хочет поделиться ею. Но не находит с кем. В этом причина его доверия к тебе. Он ищет в тебе друга – настоящего друга, а не таких, что окружают его каждый день.