Мертвая голова - Амелия Грэмм

– Эй, мальчишки, не хотите немного поразвлечься?! – крикнула ярко размалеванная женщина (на вид – лет шестидесяти, не меньше). Она стояла в дверях одного из бараков, смолила самокрутку и приветливо махала рукой. Ее обвисшие груди под тонкой комбинацией качались в такт. – Заходите, я много не возьму, а впечатления на всю жизнь останутся! – хихикнула она, выпустив струю дыма.

– Это уж точно, – наклонившись к Флинну, произнес Тигмонд и тихо рассмеялся.

– Нет, спасибо, у нас только на ночлежку осталось, – в ответ крикнул ей Флинн.

Женщина махнула рукой в их сторону и отвернулась.

– И что теперь будем делать? – спросила Хольда.

– Встанем в самом людном месте, Флинн будет играть, а мы с тобой внимательно смотреть на прохожих, – сказал Тигмонд. – Если кто-то будет долго пялиться на Флинна, как загипнотизированный, или еще как-то странно себя вести, значит, это одержимый.

– Или обычный сумасшедший, – вздохнула Хольда. – Их тут – я уверена – полно.

– Не вешай нос, Холли, – подбодрил ее Тигмонд и обнял одной рукой. – Мы обязательно вычислим твоего Безумного, если он где-то поблизости ошивается.

– А может, мне лучше ходить туда-сюда вдоль улицы и незаметно играть? – предложил Флинн. – А вы будете следовать за мной и за всеми наблюдать. Мне кажется, что так будет больше шансов поймать кого-то.

– Нет, так не пойдет, – не согласилась Хольда, – в этом случае тебе будет сложнее играть на гармонике, а нам с Тигмондом высматривать одержимых. А еще мы можем разминуться с ними, поэтому сначала попробуем первый вариант, а там посмотрим по ситуации.

– О, Холли, наконец-то ты одобрила хоть одну мою идею. – Губы Тигмонда расплылись в улыбке.

Хольда сделала шаг в сторону, и его рука соскользнула с ее плеча. Она приподняла брови и сказала:

– Да, идея неплохая, но я считаю, что лучше сесть не в самом людном месте, а недалеко от входа. Вряд ли Безумный будет просто так шататься по улице Проклятых. Он, скорее всего, выходит из своего убежища только ради поисков новых жертв. Поэтому с большой долей вероятности мы сможем перехватить его именно у входа.

– Тогда садимся туда и ждем. – Тигмонд указал на пустые деревянные ящики, ютившиеся между двумя бараками. – Флинн, доставай свою гармонику, сегодня ты устраиваешь приватный концерт. Приглашены только одержимые.

Флинн играл несколько часов подряд и смотрел на жизнь, которая не кипела, нет, а скорее копошилась на улице Проклятых. Да и можно ли было назвать то, что он увидел, жизнью? Тоже нет. Это было самое настоящее выживание.

Худые бледные дети в изношенных до дыр вещах и рваной обуви, немощные старики с язвами на коже, измученные женщины и нервные мужчины – все тут страдали по-своему, и в глазах каждого был голод, но голод разный. Одни умирали из-за пустого желудка, другим хотелось выпить чего-нибудь крепкого – и плевать, чего именного, главное, чтобы градус был повыше! – третьих ломало без мимолетного наслаждения, которое дарили им наркотики.

Флинн держал гармонику обеими руками, поэтому ее не было видно. Иногда к нему подходили дети, дергали его за штанину и просили поделиться едой, думая, что он что-то незаметно ест. Тогда Флинн переставал играть и, пожав плечами, показывал детям гармонику, звук которой они, конечно же, не могли услышать.

– Бедняги, ну и судьба им досталась, – с жалостью произнесла Хольда.

– В такие моменты понимаешь, насколько сильно тебе повезло, – сказал Тигмонд. – У меня в детстве было все: и любящие родители, и достаток, но я воспринимал это как должное.

– Ты же не видел другой жизни, – прошептала Хольда. – Откуда тебе было знать, что бывает по-другому?

– Да, в детстве я наивно полагал, что все живут так же, как я, – признался Тигмонд.

– Ты действительно думал, что у всех на свете есть огромный особняк, целый парк дорогущих автомобилей, прислуга и конюшня с породистыми скакунами?

– Ну что я могу сказать в свое оправдание? Детская наивность не знает границ до тех пор, пока не сталкивается с жестокой реальностью. В моем случае это произошло очень поздно.

– Жаль их всех, – кашлянув, подал голос Флинн и посмотрел на гармонику в своих руках. Он почти осип из-за непрерывной игры на ней.

– Это точно. И почему у одних есть все, а у других ничего? – спросила Хольда, выразительно глянув на Тигмонда.

– Надеюсь, что ты не будешь винить меня в том, что я родился в богатой семье, – сказал Тигмонд. – Мне просто повезло – и только. А этим бедняжкам, увы, нет. – Он проводил взглядом маленькую девочку с перепачканным лицом, которая едва передвигала ноги, утопая в грязи: обувь на ней была на пару размеров больше, чем надо.

– Мне кажется, что, когда Творец ткал полотно Вселенной, он забыл вплести одну ниточку, – медленно произнесла Хольда.

– Какую же? – поинтересовался Тигмонд.

– Ниточку под названием «справедливость», – ответила Хольда.

Солнце сбежало за горизонт, и ночь наконец-то стала полноправной хозяйкой на небе. Улицу Проклятых освещали тусклые фонари, поэтому грязь под ногами стала практически не видна, но зато вылезла другая грязь. Та, которую не смоешь обычной водой.

Перед глазами Флинна разворачивались жуткие сцены: он видел, как мужчины избивали женщин, а женщины детей, как убивали всего лишь за бутылку дешевого пойла (такова была цена жизни на улице Проклятых). Смотрел, как наркоманы глупо посмеивались и принимали очередную дозу, от которой их и без того безжизненные глаза становились совершенно пустыми. С ужасом наблюдал, как девушек силой затаскивали в подворотни, а потом прохожие делали вид, что не слышат их криков, – всем вокруг было наплевать. Никто никому не помогал, никто никого не защищал, все занимались только одним: тянули себя и других на дно. Туда, где нет ни единого проблеска надежды на нормальную жизнь.

Флинн столько раз хотел сорваться с места и помочь хоть кому-то, но Тигмонд всегда останавливал его, говоря, что дела живых их не касаются, что они не имеют права вмешиваться. И Флинн, опустив капюшон толстовки так, чтобы прикрыть им глаза и не видеть всего этого ужаса, заставлял себя играть дальше. Ему было жаль, что живые не слышат этой прекрасной мелодии. Возможно, если бы она коснулась душ этих несчастных, то смогла бы чуточку очистить их, принести ту гармонию, которую чувствовал сам Флинн, когда играл. Но следом подумал, что грязь, которой были перепачканы их души, уже невозможно смыть. И даже салфетка, созданная из самой Чистоты, не смогла бы справиться с ней.

– Блин, время уже заканчивается, через полтора часа мы должны уходить отсюда, иначе не успеем добраться до «Черного кролика», – разочарованно произнес Тигмонд, пряча темно-фиолетовую карточку в карман.

– Значит, в следующий раз пойдем в первый район, – сказала Хольда, медленно скользя взглядом по улице.

– Я уже почти голос потерял, – просипел Флинн. – Может, кто-нибудь из вас сыграет вместо меня?