Тишайший - Владислав Бахревский

– Нельзя ко мне нынче. Да так и лучше. Не последнюю встречу будешь помнить, а все сразу.

– Почему же нельзя? – взмолился Савва.

– Глупый. Совсем ты бабьей жизни не знаешь. Крестик я тебе принесла.

Он опустил голову, и холодная цепочка обожгла ему шею. Он увидал: крестик золотой с зелеными капельками изумрудов.

И вдруг из лесу вылетела свора собак. Савва вскочил, ища спасения, но и палки рядом не оказалось. Он успел схватить корзину, ткнул корзиной в морду здоровенному рыжему псу.

– Ату его! Ату! – бесновался Кудюм Карачаров, выскакивая из леса.

Барин охотился на медведя, а попалась ему разлюбезная добыча.

Собаки рванули Савву за штаны, хватали за икры. Бело-черный пес прыгнул ему на спину, метя перегрызть позвонки на шее. Савва стряхнул с себя собаку и, толкнувшись что было силы ногами, спиной прыгнул в воду. Он нырнул в самую глубь. На спасение, глубокое было озеро. Под водой поплыл к берегу, помня, что возле их рыбного места торчала коряга. Он нашел корягу, вцепился, потянулся лицом к воздуху. И опять повезло: под корягой была пустота.

Лаяли псы, галдели охотники.

– Где он? – перекрывая всех, крикнул Кудюм.

– Должно быть, утопился, – сказал человек из кудюмовской дворни. Он стоял на коряге и разглядывал кровавое пятно, всплывавшее из воды. – Монахиню в монастырь! Ишь, нечестивец, на саму Гликерию напал, пусть раки его высосут. Не покусали инокиню-то?

– Покусали. Перевязываем.

– Покусали! Я на кого велел псов пускать? На нечестивца!

Кудюм направо и налево потчевал плетью своих слуг.

– Не всплыл? – спросил он стоявшего на коряге.

– Не видать.

– Одним меньше!

С лаем и гомоном охота потонула в лесном тихом шуме.

Ночью Савва приполз на мельницу. Мельник Серафим обработал раны, спрятал в потайном чулане, на мельничном чердаке.

Старший брат приходил спать к нему. А на третью ночь не пришел.

Он прибежал, когда прокричали третьи петухи. Растолкал, потянул с чердака вниз. Савва понял – надо идти.

Небо было багряное.

– Карачарово горит! – сказал мельник Серафим. – Вот тебе дорожная сумка, Саввушка. В ней всего понемногу. Присядем.

Сели на пороге. Савва поглядел на старшего брата, кивнул на зарево, старший брат сердито отвернулся.

– С богом! – сказал Серафим.

Старший брат сразу пошел, а Савва постоял, пооглядывался, заплакал вдруг и, припадая на обе истерзанные ноги, побежал его догонять.

1

Сосед Аввакума Сенька Заморыш нашептывал девяностый псалом: «Живущий под кровом Всевышняго под сению Всемогущего покоится…»

Прочитал Сенька Заморыш псалом три раза кряду, согнул перед иконой свечу и зажег посредине, нашептывая:

– Как свеча согнулась, чтоб и им так же согнуться…

– Да ты, Сенька, колдун! – ужаснулся Аввакум. – Я стою, радуюсь. Думал, Сенька молитвенником стал, а Сенька беду на ближнего ворожбой кличет!

Вырвал поп свечу, раздавил в кулаке, а потом поднял Сеньку, как нашкодившего щенка, вынес на паперть, выбросил и руки вытер.

Людей на обедне было мало, служба кончилась, прихожане расходились по домам.

– Слово сказать хочу, односельчане!

Аввакум погнал свое стадо от дверей в храм.

– Да как же это вы живете? Да поглядите вы на себя! – накинулся поп на своих духовных овец. – Лукерья надысь Агафьиных цыплят заманила в корыто с водой и утопила всех. Потому-де у Агафьи куры вдвое несут яичек, чем у нее, у Лукерьи. Митрофан печку Втору с «бесами» сложил: Втор поднес Митрофану четверть зеленого вина, а Митрофан целое ведро просил, вот и устроил каверзу – между кирпичами бутылку замуровал. О люди, люди! У Васьки Мишка собаку уморил, Васька у Мишки за собаку погромил ульи. Полька била Наташку за жениxa, Наташка у Польки корову тайно выдаивала, прямо на землю. А теперь и в церковь не к Богу идут, но чтоб творить порчу. Опомнитесь! Вы же люди! Звери и те так не живут промеж собой. Господи, да полюбите же вы сами себя, люди!

Аввакум, обливаясь слезами, встал на колени, и прихожане тоже молились и плакали. Отпуская их с миром, Аввакум спросил:

– Почему сегодня мало пришло в храм?

– Скоморохи с медведями объявились, – ответили Аввакуму.

– Да какой же я пастырь, если мои овечки Бога на шутовство променяли?! – вскричал Аввакум, разоблачился и, подхватив в церковном дворе дубье, побежал к скоморошьему стану.

А прихожане кинулись за попом – поглядеть, что будет.

Скоморохов было пятеро: муж, жена, два сына-подростка и девочка. Подростки играли на домрах, девочка била в бубен, муж водил медведей, а жена, меняя хари, собирала приношения. Медведи были старые, один ходил на задних лапах, а другой притворялся мертвым.

Зрители увидали своего попа, удивились; скоморохи примолкли, одни медведи продолжали представление.

Аввакум ворвался в круг и со всего плеча хрястнул медведя, ходившего по кругу. Удар пришелся по морде, в самый пятачок. Медведь рухнул, закружился на одном месте, заревел и затих. Зрители кинулись кто куда. Побежали, бросив свое нехитрое имущество, и скоморохи. Аввакум снял цепь с медведя, который умел притворяться мертвым, стукнул его дубиной по заду. Медведь рявкнул и побежал в лес спасаться.

– Гей! Гей! – кричали косолапому вслед прихожане, которых Аввакум привел с собой из Лопатищ.

– Чтоб духу вашего здесь не было, бесовское отродье! – кричал Аввакум, топча брошенные маски.

Толпа погналась за молодыми скоморохами, догнала, отняла бубен и обе домры. Трофеи принесли Аввакуму. Он расколотил их своей дубинкой и с победой вернулся в Лопатищи.

2

Воевода в Лопатищах сменился. Нового звали Евфимий Стефанович. Был он прежнего потише, но Аввакума невзлюбил не хуже Ивана Родионовича. Изгнание ничему не научило Аввакума, он по-прежнему обличал власти, и те только и ждали случая отыграться.

Теперь случай приспел, и воевода с дружиной пришел к дому Аввакума.

– Выходи, поп! – приказал Евфимий Стефанович. – Выходи и отвечай за свои бесчинства.

Аввакум выставил в окошко пищальку:

– Раньше у меня нечем было себя защитить, а теперь есть. Подойдете к дому – стрельну.

– Зачем ты медведя убил, а другого в лес пустил, и домры, и хари, и бубен поломал? – спросил воевода. – Что тебе люди плохого сделали?

– Скоморошьи игрища отваживают людей от Дома Божьего! – крикнул Аввакум. – Со всякими скоморохами так будет, если посмеют в Лопатищи прийти.