Ящик Пандоры - Марина Юденич

Пока же Ванда говорила, обращаясь к огромному, заполненному до предела залу:

— Когда уважаемые устроители конгресса попросили меня озаглавить текст моего выступления для включения его в перечень докладов, я рискнула предложить название, более подходящее для детективного романа, нежели для научного сообщения, — «История одной ошибки», но уже несколько минут спустя отказалась от этого варианта, потому что вопрос — была ли совершена ошибка? — требует как раз нашего с вами осмысления и в конечном итоге ответа. Тогда я решила озаглавить свое выступление «Ящик Пандоры», что звучит в контексте научного форума, возможно, еще более странно, но именно так озаглавлена была статья, которую моя бабушка, известная многим из вас профессор психиатрии Ванда Василевская, написала в далеком 1959 году, но не решилась опубликовать. Сегодня, дамы и господа, я делаю это вместо нее, представляя на ваш строгий суд также и некоторые свои соображения…

Доклад Ванды, как взахлеб писала многочисленная пресса, действительно всколыхнул волну самых острых дискуссий, которые не прекращались еще долго и по завершении конгресса. Впрочем, Ванда избегала принимать в них участие, ибо свою позицию она уже довела до сведения научного мира, добавить к сказанному ей пока было нечего, а заставить изменить свою точку зрения на этот вопрос ее не смог бы и сам Господь Бог, вздумай он вдруг явиться участникам конгресса в собственном обличье. Впрочем, подумав так однажды, Ванда тут же осенила себя крестным знамением, принесла Господу самые горячие и искренние извинения, но осталась при своем.

Дискуссия, развернувшаяся на конгрессе, отчего- то перестала интересовать ее вовсе, журналистов она пыталась избегать всеми возможными и невозможными способами, покидая отель и через подземную автостоянку, и через служебный ход, ведущий на тихую узенькую венскую улочку, с незапамятных времен вымощенную круглыми, отполированными миллионами ног булыжниками. И каждый булыжник — век, и каждая сотня — тысячелетие, и сколько тех веков распласталось на черной булыжной мостовой.

Теперь одержима Ванда была одной лишь идеей, и, как ни странно, обстоятельства или какие-то высшие силы с явным желанием пошли ей навстречу.

Всего лишь пролистав справочник «Желтые страницы», имеющийся в каждом номере отеля, Ванда выяснила, что замок Рудлофф, бывший одной из резиденций некогда знаменитого аристократического рода, волею его потомков превращен в музей, открытый для свободного посещения. Замок размещался в предместье Вены, и ничто не препятствовало Ванде посетить его в ближайший же день, к тому же конгресс близился к завершению, а значит, подходило к концу и ее короткое пребывание в Вене.

День был будним, а потому туристов в замке и окружавшем его старинном парке было немного. Ванду встретили радушно и, кроме целой пачки всевозможных карт, схем и проспектов, посвященных истории замка, предложили также услуги гида, от которых она, как могла более любезно, отказалась.

Она полагала, что замок Рудлофф знаком ей чуть ли не с детства и она легко сможет ориентироваться в анфиладе его залов и сложных переходах из одного крыла в другое.

В принципе это и оказалось так или почти так. По крайней мере первое время Ванда передвигалась под высокими сводами замка довольно легко, без труда обнаружив и огромную столовую с гигантским, похожим на старинный рыцарский замок, буфетом, и круглый бальный зал, пол которого был, как и прежде, покрыт драгоценным паркетом, образующим чудный искусный узор. По широкой лестнице, устланной мягким, заглушающим шаги ковром, поднялась она на второй этаж и, пройдясь по широкому коридору, пол которого также был устлан мягким ковром, а стены и потолок обшиты темным деревом, отчего коридор казался мрачным и немного таинственным, обнаружила огромную, почти до потолка, стеклянную дверь, ведущую на балкон, протянувшийся вдоль всего фасада.

Ванда приблизила лицо к стеклу, щекой почувствовала его прохладу и содрогнулась, представив, как стремительно, на лету, проходила через тонкую, но опасно разящую стеклянную плоскость несчастная Ванда фон Рудлофф, прижимая к груди двух кричащих мальчиков. Они не хотели умирать, а она не могла оставлять их одних в чужом и безразличном ко всему мире, так жестоко и незаслуженно поступившем с ней.

Сейчас балкон был залит солнцем, и мраморные плиты его пола наверняка уже впитали в себя ласковое тепло. Но тогда, ночью, босая Ванда неслась по леденящему ступни мрамору, напоминающему холод могильных плит, впрочем, вряд ли она успела почувствовать его и подумать об этом.

Ванда не без труда заставила себя отойти от страшного предела, через который шагнула в ту далекую ночь ее несчастная тезка, и снова отправилась бродить по замку, теперь уже не пытаясь найти в нем что-то конкретное, а просто вдыхая его воздух, пропитанный запахом старины, а быть может, и вечности, растворяясь в его атмосфере так, будто действительно провела в этих стенах долгие годы. Теперь Ванда внимательно разглядывала многочисленные портреты, которыми увешаны были стены замка, особенно длинных галерей — коридоров, соединявших отдельные части сложного, замысловатого строения.

Портреты эти, в большинстве своем в обрамлении массивных золоченых рам, изображали людей очень разных, живших в разные эпохи, порой разделенных веками, но связанных воедино принадлежностью к древнейшему, рыцарскому еще роду.

Подписи под портретами, к сожалению, были скупы и сообщали только имя того или той, кто был запечатлен на холсте, иногда — даты жизни, и в какой-то момент Ванда пожалела, что отказалась от услуг гида.

Это сожаление стало особенно острым, когда она внезапно и надолго остановилась перед парадным портретом молодой красавицы, облаченной в тяжелое — искусство живописца передавало это ощущение очень явственно — атласное платье, оставлявшее обнаженными прекрасные плечи и руки незнакомки, на которые небрежно наброшен был драгоценный мех соболя, подчеркивающий их хрупкость и белизну. Стройную шею красавицы украшало драгоценное колье из розового жемчуга с бриллиантами, сияющим потоком струящееся по ее высокой груди, такие же серьги мерцали в ушах, выглядывая из-под длинных, закрученных в тугие спирали иссиня-черных волос, обрамлявших прекрасное лицо. Глаза красавицы, огромные, яркого серого, с отливом в голубизну, цвета, смотрели в упор на Ванду, словно живые, и взгляд их последовал за ней, когда она сделала один лишь короткий шаг в сторону. Разумеется, Ванде было известно, что эффект «следящих глаз» можно наблюдать на портрете, принадлежащем кисти любого талантливого мастера, то же относилось и к изображению на иконах. Но сейчас, в полумраке пустой галереи, убегающей, казалось, куда-то в бесконечную, неземную даль, этот пристальный взгляд парализовал ее, приковав к загадочному портрету и заставив душу тревожно затрепетать, а сердце — сжаться в испуганный комочек. В эти минуты Ванда уверена была, что незнакомка на портрете хочет что-то сообщить ей, а возможно, напротив, что-то от нее услышать. Но что? Интуиция Ванды билась как птица, только что заключенная в неведомую ей ранее клетку, пытаясь найти из нее выход — отыскать ответ на этот странный вопрос. И когда откуда-то сзади в мягкой тишине галереи вдруг раздался голос, Ванда вздрогнула так сильно, что едва не рассыпала все карты, схемы и яркие проспекты, которые все еще сжимала в руке.