Воры в законе и авторитеты - Сергей Дышев

Я согласился. В тюрьме не надышишься...

– Я люблю гулять по городу просто так, ничего не делая и никуда не спеша, – заметил мой новый собеседник, когда мы вышли за железные ворота. – Когда служил в СИЗО, всегда после работы хоть полчаса, но бродил на воздухе.

– И часто приходилось выполнять эту миссию? – не удержался я от вопроса.

– Ну, не каждый же день... Иной раз на несколько месяцев перерыв, а потом сразу двоих подряд. Раньше ведь много статей было под вышку...

– И за экономические преступления, – заметил я. – Сейчас «теневики» в миллиардерах ходят, уважаемые граждане, в депутаты их выдвигают. Скажите, вы не сожалеете, что были расстреляны люди, которые обвинялись только лишь в расхищении социалистической собственности?

Я задал вопрос и спохватился.

Но мой собеседник и не думал замыкаться или сердиться.

– Я тогда считал и сейчас так считаю, что очищал наше общество от подонков. Санитаром работал, ясно? И мне все равно было, кто он – убийца, насильник или вор, который грабил народ. Рука не дрожала.

– Ну вы хоть знали, кого расстреливали?

– Конечно. По закону я имел право на предварительное ознакомление с делом.

– А потом лоб – зеленкой?..

– Да не лоб... Как было: приходила правительственная телеграмма, там, значит, выписка. Такому-то отказано в прошении о помиловании. Тогда, кажется, Президиум Верховного Совета этим занимался. И приходили в камеру и сообщали... Просто, без всяких церемоний: «Собирайся, гад, в расход тебя пускаем!» Шучу, конечно... Надевали наручники за спину, иногда брили.

– И они как – вырывались, кричали?

– Это общее заблуждение... Из сотни, насколько я знаю и от других слышал, – один-два человека что-то там из себя строят. Блатной «король» какой-нибудь, авторитет, мог повыпендриваться. А так – идут как бараны под нож. Кто-то блюет, кто в штаны обмочится или похуже... Бывает, под руки приходится тащить – ноги отказывают. Многие плачут...

– Пощады просят?

– Все молча... Это шок. Представь, утром встал, съел завтрак. Каждый ведь надеется, что его помилуют. И в постоянном напряжении. А тут приходят без предупреждения, обыскивают, заламывают руки, и вот жить тебе осталось всего несколько минут. Ноги ватные, двое по бокам, тащат по коридору, потом через башню, ступени вниз. Черным цветом были выкрашены, как помню. И кафель по стене – тоже черный с темно-красной полосой. Грамотно сделано, чтоб настраивало на траурный лад. Наш начальник тюрьмы – мой собеседник назвал фамилию – называл это траурной эстетикой. И на ступеньках, помню, тоже заставил две красные каемки нанести... А дальше дверь черная, железная. За ней три помещения. Третье без окон – глухое. Там короб стоял – пулеулавливатель. Все входим туда – я, начальник тюрьмы, как положено, прокурор по надзору, врач, ну и конвой... Ставим его на колени – он даже не сопротивляется. Выстрел производится в затылок – из штатного оружия – пистолета Макарова. Потом врач констатирует смерть, пишут акт. Труп пакуют в целлофановый мешок и выносят. Тут же в соседнем помещении гараж на одну машину – микроавтобус, «УАЗ» с синим спецсигналом. Без права досмотра в пути. Сделает пару ложных кругов по территории, чтоб никто из любопытствующих не прознал про «спецгруз», – и в городской крематорий. Тело выдавать запрещено.

– А потом?

– Как положено, кто-то из конвоя смоет из шланга кровь, там сток в центре помещения. Сам помоешься в душе, там же, в первой комнате. От гадости всей этой отделаться... Потом наверху стол накрывают. Обедаем вчетвером – начальник тюрьмы, врач, я и прокурор. Естественно, водка стоит. Пей сколько душа просит.

– Ваши коллеги не знали, что вы исполняете приговоры?

– Нет. С этим очень строго. Может, кто и догадывался. Я обычным контролером был.

– А жена?

– Однажды я рассказал ей об этом. Как восприняла? Нормально. Старая закалка.

– А деньги за это платили?

– Премии выплачивали. А то кто бы согласился? Иногда на исполнение из других мест приезжали. Но я в лицо никого не видел...

– Тяжело стрелять в человека?

– В преступника... – сразу поправил он. После паузы добавил: – Первый раз было не по себе. Но я сказал себе: «Это убийца и мразь. А ты ему должен отомстить за тех, кого он убил...»

– А было кого-то жаль убивать?

– Не было. И больше об этом лучше не спрашивайте... Меня зэки в тюрьме боялись и уважали. Я любого мог обломать. Это сейчас у меня не то здоровье... Один, помню, решил донять. Повесился на ручке, точнее, сам на коленях, в сторону откинулся. Я взял за эту веревку, приподнял его над полом, он потрепыхался, я опустил. «Следы есть на шее, – говорю, – вот это по-настоящему вешался. Еще хочешь?» – «Нет!»

– А вы за отмену смертной казни?

– Какая может быть отмена? Ты спроси у самих осужденных – они все тебе скажут, что нужна смертная казнь – как сдерживающая мера для всяких отмороженных, как сейчас говорят. Вон, в Италии отменили смертную казнь, сколько у них следователей, прокуроров после этого постреляли. И этого, Альдо Моро... На Западе, может, и созрели, а у нас, в России, еще рано. Я вон нынешнему начальнику тюрьмы сказал: поторопились там склад сделать. По нашим лихим временам еще все вернется...

Мы распрощались. Я ощутил крепкое рукопожатие, представив на мгновение, как мой собеседник поднимал ствол пистолета, верша приговор «от лица государства». Через несколько шагов оглянулся. Он уходил неторопливой грузной походкой, ничем не выделяясь среди весенней толпы. А у меня осталось ощущение, что он еще о чем-то не сказал.

Тюрьма для пожизненных заключенных в Вологодской области – своеобразная примета времени. Наша пенитенциарная система с трудом приобщается к западному опыту и традициям, демократы празднуют очередную победу гуманизма, а для приговоренных к пуле и помилованных злодеев-преступников время в этих стенах сжимается в бесконечный и беспросветный нуль.

И раньше здесь, в бывших кельях монахов Белозерского монастыря, содержались особо опасные рецидивисты. Учреждение ОЕ-256/5 УВД Вологодской области специализировалось по статусу как колония для инвалидов первой и второй групп. Известна тюрьма и тем, что находится она на острове с красноречивым названием Огненный. Именно с этого острова бодро, размашистым шагом шел по деревянным мосткам на волю бывший авторитетный вор – Егор Прокудин – герой шукшинской «Калины красной». Здесь и снимался этот фильм.

Одно время сюда стали переводить и здоровых зэков, и начались распри. А тут, с 1992 года, новые веяния – косяком пошли указы о помиловании. Появились дополнения в законодательстве о пожизненном заключении как мере наказания. А в колонии – свои местные проблемы. Пять лет, с 1985 по 1990 год, она была как бы в подвешенном состоянии: шли упорные разговоры о закрытии колонии. С каким тут настроением работать сотрудникам? Все растаскивалось, а нового ничего не строилось.