Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды - Филипп Гуревич

Отец Дхело знал, что эти вынужденные переселенцы — тутси, бегущие от нападений хуту, возглавляемых экс-РВС и интерахамве из ооновских лагерей в Гоме, расположенных в тридцати с лишним милях к юго-востоку от Мокото. С начала 1996 г., когда некоторым западным правительствам начало надоедать оплачивать эти лагеря, распространялись слухи о том, что поток помощи перекрыт или что лагеря насильственно закрывают, и осевшие в регионе génocidaires и их заирские союзники-хуту усилили и расширили свою войну в Северном Киву. Теперь складывалось впечатление, что они стараются «этнически зачистить» центральную горную сельскохозяйственную часть Северного Киву, дабы создать более постоянную базу «Власти хуту», которую уже неофициально называли во всем регионе «Хутулендом».

Отец Дхело все это знал. И знал, что в 1994 г. génocidaires не стеснялись осквернять святость церквей в Руанде. Но когда местные лидеры хуту стали угрожать ему смертью за то, что он предоставляет убежище переселенцам-тутси в Мокото, он не дал себя запугать.

— Я сказал им, что если они считают, что моя смерть может решить проблему, и если я умру один, то я готов умереть, — рассказывал мне отец Дхело. — После этого они больше за мной не приходили.

Потом в начале мая отец Дхело уехал из монастыря по делам.

В то время около тысячи тутси стояли лагерем вокруг монастыря. По словам отца Виктора Бурдо, монаха-француза, который прожил в Мокото 17 лет, толпа хуту собралась вокруг лагеря вечером в среду, 8 мая. Послышались выстрелы в воздух, и сотни тутси побежали прятаться внутри церкви. В пятницу монастырь получил предупреждение, что готовится генеральное наступление. Не было никакого безопасного способа вывести из монастыря тутси, но большинство монахов удалось эвакуировать; отец Виктор был одним из шестерых, которые оставались там вплоть до воскресенья 12 мая. В то утро боевики хуту прорвались в церковь, выволокли часть тутси наружу и казнили их мачете.

— Ничего нельзя было сделать, — говорил отец Виктор. Он и его собратья-монахи бежали, уехав на тракторе.

Когда спустя девять дней я встретился с монахами из Мокото, они сами были вынужденными переселенцами, живущими во временных жилищах в Гоме. Отец Виктор, высокий, худощавый мужчина с тревожным выражением аскетического лица, сидел в своей сутане цвета хаки на циновке в маленькой душной комнатке.

— Все деревенские были сообщниками, кто в умолчании, кто в мародерстве, и невозможно разделить их по степени ответственности, — рассказывал он. — Это как в Руанде: НЕЛЬЗЯ СКАЗАТЬ, ЧТО ВСЕ ОНИ ВИНОВНЫ, НО ОТДЕЛИТЬ ОДНИХ ОТ ДРУГИХ НЕВОЗМОЖНО.

Отец Виктор был в Кигали 7 апреля 1994 г., в следующий день после убийства Хабьяриманы, и он сказал мне:

— Это был точно такой же сценарий.

* * *

Мокото — место настолько уединенное, что потребовалось три дня, чтобы весть о массовом убийстве в монастыре достигла Кигали, где я был в то время. Эта история вписывалась в узор недавних событий. В предшествующие полтора месяца по меньшей мере 10 тысяч тутси были изгнаны из Северного Киву и вынуждены искать спасения в Руанде. Руандийское правительство обвинило Заир в соучастии в их изгнании, поскольку заирские войска часто довозили тутси до границы, потом конфисковали или уничтожали их документы о заирском гражданстве. Заирские власти отреагировали ссылкой на бурно обсуждавшийся, но никогда не приводившийся в действие закон о национальности, проведенный в 1981 г. в нарушение собственной конституции Заира и целого ряда международных законодательных конвенций, — закон, который лишал гражданства заирцев руандийского происхождения, делая их лицами без гражданства.

— Эти беженцы из Северного Киву — заирцы, — говорил мне советник генерала Кагаме, Клод Дюсаиди. — Мы просим, чтобы нам вернули из лагерей наших граждан, а они присылают нам своих. Они должны принять своих обратно и отдать наших.

Когда до Кигали дошли сообщения о массовом убийстве в Мокото, похожие выражения негодования встречали меня в каждом руандийском правительственном учреждении, где я бывал. Если Заир так взъелся на урожденных руандийцев, спрашивали меня, почему тогда именно заирские тутси оказываются крайними — их безнаказанно убивают и заирские, и руандийские хуту?

— Это снова настоящий геноцид, — уверял Дюсаиди, — но теперь поддерживаемый Заиром против собственных граждан.

Мне не раз напоминали, что президент Заира, Мобуту Сесе Секо, поддерживал борьбу Хабьяриманы против РПФ, помогал переправлять грузы оружия в Руанду во время геноцида, обеспечивал базы для французских сил операции «Бирюза» и поощрял возрождение сил «Власти хуту» в приграничных лагерях. Команда следователей ООН как раз недавно опубликовала отчет, показывающий, что бесславный полковник Багасора из экс-РВС ездил по заирскому военному удостоверению на Сейшелы для закупки вооружений и боеприпасов. В первой половине 1996 г., когда война в Северном Киву стала более ожесточенной, нападения на Руанду силами «Власти хуту» в Заире тоже участились, а внедрившиеся шпионы сотнями убивали выживших во время геноцида — эти их действия организация «Африканские права» описывала как попытки «убить улики». Так что особую ожесточенность у руандийских чиновников вызывало то, что МЕЖДУНАРОДНОЕ СООБЩЕСТВО ПРОДОЛЖАЛО ВЛИВАТЬ ДЕНЬГИ В ЗАИР ЧЕРЕЗ ЛАГЕРЯ, НО НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЛО, ЧТОБЫ ПРИЗВАТЬ МОБУТУ К ОТВЕТУ ЗА ДЕЙСТВИЯ ЕГО ГОСТЕЙ-GÉNOCIDAIRES.

Мобуту был самым долго правившим деспотом в Африке. Его восхождение к власти между 1960 и 1965 гг. совершилось со старательной помощью ЦРУ и разнообразных банд белых наемников путем жестокого подавления всенародно избранного Конголезского национального движения, а своим политическим долголетием он был обязан гениальной способности обращать несчастья соседей к собственной выгоде. Во время «холодной войны» Соединенные Штаты и их союзники поддерживали его как бастион против коммунистических сил в Центральной Африке. Потом пала Берлинская стена, и Мобуту утратил свою полезность. Новым заветом того времени стала поддержка демократии, и когда Мобуту не смог выдать ничего, кроме жестокой пародии на многопартийную реформу, бывшие западные покровители бросили его на произвол судьбы. Его огромная страна — размером с Западную Европу или Соединенные Штаты к востоку от Миссисипи — были богата кобальтом, алмазами, золотом и ураном, и он, по слухам, входил в число богатейших людей мира. Но к концу 1993 г., когда его армия, которой было давно не плачено, подняла восстание, убивая, мародерствуя и насилуя по пути через страну, Заир претерпел инфляцию в 10 000%, и Мобуту, преданный остракизму, не способный получить визу ни в США, ни в Европу, казалось, был обречен на крушение. Потом руандийский геноцид снова вывел его на сцену — на сей раз как человека, с которым приходится иметь дело, если хочешь иметь дело с беженцами.

И вновь западные лидеры обратились к Мобуту как к политическому брокеру в региональных делах; эмиссары Соединенных Штатов, Европейского союза и Секретариата ООН сменяли друг друга в Гбадолите, огромном дворце в джунглях, где Мобуту держал свой двор и где был захоронен Хабьяримана. Франция, как всегда жаждущая выручить «Власть хуту», откололась от остальной части «свободного мира» (выражаясь языком «холодной войны») и в одностороннем порядке возобновила помощь Заиру — что означало, разумеется, помощь самому Мобуту, который переправлял эти деньги прямиком на свои швейцарские банковские счета. «Этот геноцид, — сказал мне один европейский дипломат, — был для Мобуту даром Божиим». Руандийские чиновники, с которыми я разговаривал, полагали, что Мобуту, мирясь с созданием крайне милитаризованного «Хутуленда» в Заире и даже поощряя его, стремился обеспечить себе гарантии, что этот дар не перестанет дариться.